Vinaora Nivo SliderVinaora Nivo SliderVinaora Nivo Slider

Комментарии

Syndication

feed-image My Blog

Форма входа

Календарь

<< < Декабрь 2024 > >>
Пн Вт Ср Чт Пт Сб Вс
            1
2 3 4 5 6 7 8
9 10 11 12 13 14 15
16 17 18 19 20 21 22
23 24 25 26 27 28 29
30 31          

Талантливые люди Славянска

Если к вам, часа в 2 ночи

 Если к вам, часа в 2 ночи,
Вдруг стучится вдохновение,
и сквозь сумрачные очи
Сыплются стихотворения,
То чем больше подсознания,
чем лиричней настроение -
откровенней излияния,
театральней откровения.
И тогда, почти что точно,
Очень может показаться,
Что необходимо срочно,
В чем-то трепетном признаться
человеку, чьи ресницы
наводили вас на мысли,
что они ночные птицы,
что над тишиной повисли.
Или же кому другому
тоже что-нибудь поведать,
чуть подернуто истомой,
грустью, верою в победу...
И не дай вам Бог в минуту эту
Что-нибудь еще послушать.
Музыка вас, как конфету,
развернет, и станет кушать.
И тогда еще слезинки
будут капать на послание,
и болезненные льдинки
заблестят у вас в сознании.
В целом это все не плохо.
Даже может быть полезно.
Но не нужно, ради Бога,
это тут же слать знакомым!!!

 

Я заболела. Я сошла с ума.

 

   Я заболела. Я сошла с ума. В глазах мерцают признаки безумства. Припадки ветра в скомканной душе срывают крышу. Руки стали нервны, всё порываются разбить все зеркала и стены, попеременно с нежностью глубокой, желанием согреть, ценою вытекающей из вены теплой крови. От пары брошенных неосторожных слов (Зачем вы? Кто вы? Замолчите, стойте!) дыхание к агонии стремится. Я, как одна большая боль, бегу, срываясь, нервно улыбнувшись, чтоб конвульсивно закрывающихся глаз не выдал блеск. Пусть думают, что я спокойна. Что мне плевать. Как им.

   И я действительно спокойна, я счастлива, уже всерьез, и мне не нужно притворяться и прятать слез… И я боюсь опять услышать, увидеть, боюсь, как малодушный заяц, – боли. Лишенное защиты или крыши сердце, как ни банально бы звучало (как все написанное выше, быть может, чересчур высокопарно), лишившись крепкой корки льда, так нежно стало, и стучит о том же, всё об одном, как ты не бейся с ним. То хочет ласкою вобрать в себя светило, то раствориться в пыльном ветре и лишиться слуха. Порой того, что дарит допинг к жизни. Я заболела. Я больна. Вдобавок, начиталась книжек. Смеюсь, идя по улице одна, что счастье ты на мне, как лучик, выжег. И плачу, так чтоб не узнал никто. Бегу к друзьям, потом от них, от всех, от слов, советов, сплетен… и так, порою, сложно примириться с потребностью существовать. Секунду каждую. Существовать и мыслить, чувствовать и знать.

   Я заболела. Я сошла с ума. Спасибо жизни. Жизнь играет нами. Что ставка? Я сошла с ума… Судите сами…

 

Лежу, приставив ухо к полу

 

Лежу, приставив ухо к полу.
Там голоса и телевизор.
Вечерний фильм, скандал, футболы,
Вода, шаги, постель, капризы...
Ребенку сказку, мужу стоны,
Гвоздь в стену, ложки, поздний ужин...
И телефоны, телефоны...
Звонят и льют рассказы в уши.
Все затихает постепенно:
Последний звон упавших брошек,
Урчанье в трубах мыльной пены,
Последний скрип кроватных ножек...
И в тишину невозмутимо
Легли пролеты, будто в кому.
Лишь дышит жарко паутина
Железных вен большого дома.

 

Эскиз: зигзаги губ, дуга щеки

 

Эскиз: зигзаги губ, дуга щеки,
изящно веточка руки,
застыв, лежит в лозе волос.
В разрезе глаз немой вопрос...

На заднем плане суета.
Плащи, прически, росчерк шали,
неровное пятно зонта,
малыш, бубон, воздушный шарик...

 

Я пьяная от восторга

 

Я - пьяная от восторга.
Я рву занавески с окон.
И горькая дум касторка
Сверкает березовым соком.

Бросаю с себя одежду,
Чтоб ветер любить, как мужа.
В раскидистой темноте жду,
Чтоб выкрикнуть все ему же.

Пускай все летит на пол.
Пускай здесь смех не уместен.
Так в душу огонь капал,
Отказываясь от мести.

 

Вас бы тронуть кончиками пальцев

 

Вас бы тронуть кончиками пальцев,
Чтобы ими чувствовать тепло.
Набросал апрель на гладкость пяльцев
То, что не сбылось, а быть могло.

Настоящий? Есть? Ты смотришь грустно,
Щеку ты подпер свою рукой.
В головах у нас одно искусство,
И оно там занято борьбой.

Потому и взгляды отрешенны,
Или вдруг зажгутся, как огни.
Это был приём не разрешенный,
Но о нас что могут знать они?

Поднимусь на цыпочки, подпрыгну,
Поцелую твой колючий лик.
Знаешь, дождь сегодня пел энигму,
Занимаясь смытием границ.

 

Мастер, память – это фрески!

 

Мастер, память – это фрески!
В шелковых перчатках руки
Их разделят на отрезки,
Чтобы съесть, по-русски, с луком.

Мастер, время разве можно,
Как морской, блестящий камень,
Положить в рюкзак дорожный,
Чтоб назвали чудаками?

Или эти лужи, слушай:
В них скрываются паденья!
Прямо в уличные уши,
Прямо в звездное варенье.

Боже, эти сны-букеты –
Жеребенок темной масти.
Там сигнальные ракеты!
Что мне делать с ними, Мастер?

 

Тепло батареи

 

   Приходит мысль, и говорит: «думай меня»! И не поспоришь ведь, а то выходит, что ты уже думаешь, да не одну, а сразу две, как минимум, мысли. 

   Нужно как-то быстро и легко, как Остап Бендер забрасывал за спину шарф, закрыть перед нею двери, если чувствуешь, что ничего хорошего она не сулит. А то некоторые еще и начинают настаивать на том, чтобы их непременно, срочно записывали. Это злит, особенно если они умом не блещут и остротой не похвалятся.

   Вольдемар резал яблоко острым складным ножичком и пытался ни о чем не думать. Он смотрел на сок, стекающий с лезвия, слушал скрип прорезаемой мякоти, вдыхал запах свежего плода.

   Аристарх, давний и верный друг его, молча курил, и сосредоточено пытался выпустить дым коромыслом. Вольдемар был благодарен за тишину.

   - Молчание - золото, друг мой! - говаривал он нередко, хотя сам поговорить был любитель еще тот.

   Когда они только познакомились, Вольдемар часто удивлялся, как они созвучны в некоторых своих взглядах, мыслях и даже привычках, и вскоре они стали лучшими, почти неразлучными друзьями. Правда, некоторые черты Аристарха раздражали его. Например, его нездоровая любовь к насекомым, в особенности к кузнечикам, которых он ловил, рассматривал подолгу, даже иногда пел им свою любимую песню "Аукцыона": «кузнечик в кузов пуза уложил прибрежных много трав и вех».

  Кроме любви к букашам, как он нежно называл их, у Аристарха  была еще одна, более серьезная странность. Он страдал раздвоением личности. Хотя страдания он в этом не усматривал, а наоборот, некую тайну и приятность находил в своем бытие.

   Иногда становился он Амарантой, тоже верной подругой Вольдемара, восторженной барышней, любившей наблюдать за дождем, скрипачами и снующими людьми. Среди них она подолгу искала даму, которая «выступает, словно пава», или молодых людей, шагающих «легкой джазовой походкой».

   Она искренне боялась волчьих ягод, и считала, что это она страдает раздвоением личности. Что ж, она имела на это право, тем более что достоверно неизвестно, как это было на самом деле, а кому было известно, тот помалкивал. Только и она не находила в этом ничего дурного, и к кузнечикам относилась с уважением.

   Как-то они были на выставке кошек. Как их туда занесло, одному Богу известно, но оказавшись там, принялись они кошек рассматривать и улыбаться им на все 32 каждый. А кошки почему-то морды отворачивали, усы щетинили и не спешили любезничать. Один только котик, с хитрым глазом, уткнул нос в лапы, сложенные одна на другую, и одним глазом на всех посматривал. И хоть котовьих губ не было видно, Вольдемар и Аристарх знали, что они улыбаются.

   Выставка шла несколько дней. Небо было серое, как плащ, пылящийся в шкафу. Шкаф давно пора было починить, что ли, или выкинуть. Дверцы отваливались все время, когда открывали шкаф, или просто так, если кто-то шел мимо, громко стуча пятками. Амаранта вспоминала кота с хитрым глазом и всхлипывала. Ей хотелось этого кота забрать домой. В доме было тепло. Батареи делали свое дело. Возле них сидел Вольдемар, и разрабатывал план кражи кота. – Не хнычь, я тебя прошу. Будет тебе кот, будет тебе сказки на ночь рассказывать и по цепочке ходить, - убеждал он подругу, но та все роняла слезинки с кончика носа в чашку.

   План был продуманный. Честно. Очень хороший план, такому сам Скофилд позавидовал бы. По нему все проходило гладко и сладко, все были задействованы, и даже на месте преступления должен был быть оставлен таинственный знак. Но что-то пошло не так, кто-то вмешался, возможно, что-то было упущено… что-то… что же? Как мог провалиться такой… Такой переполох поднялся, стены ДК давно не видали подобного. И та женщина, ох, она так пронзительно визжала… бррр! И все же… Кусочек потолка запомнился, там была нарисована картина, кажется купальщица на берегу какого-то водоема, или водохранилища, кто его знает… зеленая такая картина с зеленовато-охристой купальщицей. Шляпа какого-то гражданина подмышкой, капли, летящие с нее, ноги поскальзывающиеся и… Ох, когти вцепились в прическу, хвост мелькал, малыш радостно смеялся, колонны, плитка под ногами, должно быть старинная… разнесенная по ней грязь.

   Наверное, не был учтен дождь. Это он подмочил все дело. А заодно и репутацию.

   Было утро. Такое себе утро в очередной день, как всегда после ночи, в свой черед наступившее.

   - Да… неважнецкий у тебя видок сегодня, - сказал Аристарх. Ну, сказал и сказал. Ничего особенного... так, наблюдение. А Вольдемар призадумался. Когда твой воображаемый друг говорит тебе, что видок у тебя неважный, тут поневоле призадумаешься.

   А воображаемая Амаранта смотрела в окно на улицу. Она была без ума от дождя!

 

Он был странный

   Он был странный, в такт музыке, этот танец. Они кружились по комнате: она легко касалась пальцами его ладоней. Была, возможно, ночь, и светильник освещал приглушенно, будто шепотом, стены, увешанные картинами, пол, смятую постель, разбросанную одежду и их нагие тела, то сближающиеся, то плавно отдаляющиеся друг от друга. Они танцевали неумело, но легко, медленно, как дым. Танец был вкуса молочного шоколада и вина. Дешевого пакового вина. Ей безумно нравилось, когда он шептал ей, дотрагиваясь губами до ее уха. Ему нравилось почувствовать, как по ее коже бегут мурашки от его прикосновений. «Моя девочка»… - сказал он почти беззвучно. Она так любила эту фразу. Остальное звучало в воздухе. И чтобы почувствовать это еще глубже, они закрывали глаза. Белые камни клавиш под их босыми ногами звучали и вздыхали, наполняя воздух влагой и теплом. Они задевали волосами струны, натянутые лучиками через комнату, и те звенели, как будто им было больно. Вот звуки становятся все громче и волнительнее. Они загораются, и языки огня охватывают комнату. Становится совсем темно, и невыносимо колотится ударный инструмент в груди.

В земляничных пальцах лета

 В земляничных пальцах лета,
в тонких пальцах сквозняка
можно дать 500 ответов,
но не знать наверняка.
но от лямок рюкзака,
как-то сладко ноют плечи,
а когда наступит вечер,
вспыхнет спичка маяка.

 

Сквозь черепа бронежилет

Сквозь черепа бронежилет в
кипящий мозг
стремится окунуть свой писк
сверлящий маленький
невроз.
Летает, игнорируя
свой риск.
Ему я
сообщила, что внутри,
там, куда ум его стремится
скудный,
там смерть Помпеи и абсурд
витрин,
и балов 9 шторм по будням.
И что ему и лишь ему
решать:
сойти с ума, хлебнув
фантазий этих,
сойти с тропы и повернуться
вспять,
или остаться лишней точкой
на газете.
И что б вы думали он мне
изрек в ответ?
Что наша жизнь театр, и
люди в нем актеры?
- Нет, - и еще раз повторяю, - нет!
"Не умничай!" - и улетел как
скорый.

 

Вот сижу на окне

Вот сижу на окне. Окно огромно. 
Хоть пляши на нем, хоть натяни гамак и виси.
Можно усесться впятером,но
иногда настает настроение измороси.
Больше двух человек - уже толпище!
Извивается, как усища сома,
и изнутри тебя,  как воду хлыщет.

Подробнее: Вот сижу на окне

Подкатегории

  • Женя Феофанова

    Женя Феофанова

       Играю на гитаре, учусь, рисую, веду кружок рисования для детей. пишу стихи, песни, рассказы, эссе. Увлечения - туризм. Бессонный плеер, рельсы в небо, рюкзак за спиной. Звезды и бесконечное небо. Книги и разговоры до утра, стопом колесить по Крыму. Хочу как можно больше узнать в этом мире, приносить радость тем, кого люблю.




"Блог Libraryart - территория творчества" Copyright © 2018
Все права защищены. Копирование материалов с указанием автора и активной ссылкой на сайт
Перепечатка материалов сайта без указания авторства строго воспрещается.