Проблемы украинского языка без ретуши

Подробности

Категория: Донбасс- Русь и Украина

Опубликовано 15.09.2014 09:22

Проблемы украинского языка без ретуши

На заре независимости, когда я приезжал к бабушке в деревню, она меня просила смотреть с ней украинские новости, чтобы… переводить. Поскольку новости делали на том, учебник чего называется сейчас «Сучасна українська мова». А уроженка Полтавщины, прожившая всю жизнь в украинском селе, не понимала таких слов, как «щелепа» (челюсть), «пазуры» (когти), «смолоскып» (факел), «шкарпэткы» (носки), «шпалэры» (обои), «пэнзлык» (кисточка), «экзыл» (изгнание), «амбосада» (посольство), «мапа» (карта), «фах» (специальность) и десятки других слов. Просто я учился в городской школе, где, естественно, изучал предмет «Українська мова» и значение этих слов знал.

Ещё тогда я удивлялся – как же так? Язык вроде называется украинским, а сами что ни на есть украинцы многое из него не понимают. Причём это касалось не только моей бабушки, это касалось всех жителей села. А там были уроженцы практически всех регионов Украины – и с Житомирщины, и с Волыни, и из Черкащины. А спросишь, что такое «краватка» (галстук), – «Тю, – скажут, – та це ж крОвать, тилькы маленька». Когда скажешь, что это галстук, – тот, что на шее, – удивлённо глянут на тебя и спросят: «А це по якому?» Сказать, что по-украински, – обидятся. Подумают – зло шучу.

И именно в этом главная проблема провала украинизации.

Ведь те люди, которые в конце XIX века создавали «українську мову», исходили из весьма благородного посыла – максимально распространить грамотность на юго-западе России. А ради этого нужно не массово безграмотный народ подтягивать к литературному русскому языку, а язык и знания на нём опустить до уровня народа. В русском языке много грамматических правил? Значит, научим людей буквам, а дальше введём фонетическую систему. Пусть пишут, как слышат. Лишь бы смысл доходил. Надо – будем писать слова, употребляемые в местном наречии.

Но вскоре эту просветительскую идею подхватили нечистоплотные политиканы, которые стали пропагандировать тезис максимального «развода» русского и украинского языков. Поэтому и полился в украинский язык мутный поток заимствований из польского и немецкого. Иногда слова просто банально придумывались. Вводились новые буквы наподобие «Ї», «апострофа», «Г с крышечкой».

Конечно, украинский язык всё сильнее отдалялся от русского языка. Но при этом – становясь всё неудобней для общения, чтения и писания. Становясь всё менее родным для тех, для кого он якобы и был создан.

Вот возьмём самый яркий пример – Виктор Ющенко. Уроженец слобожанского села. Человек, в чьём украинском происхождении не сомневаются даже недоброжелатели. Но вы послушайте его: «Мы по листнеци взбыраемось на этажи». Ага, а как же «мовна» «дробына» (лестница) и «поверхы» (этажи)? «Слидуючый рик» – хотя правильно «наступный рик». «Усэ, точка!» – а как же быть с «мовной» «крапкой»? И таких примеров сотни, и это только у одного Ющенко.

Причём, борьба с «русификацией» мовы перешла линию добра и зла. Например, в «Сучасній українській мові» ликвидировали слово «творог» и стали обозначать его словом «сыр». То есть в украинском языке и то, что по-русски называется «творог», и то, что по-русски называется «сыр», обозначается одним словом. Но это же два разных продукта! Очень весело тем, кто читает книгу рецептов на украинском языке и всякий раз задаётся хорошим вопросом: «А какого «сыра» 200 граммов? Того, который «сыр-сыр», или того, который «сыр-творог»? То же самое со словом «прыгода», которое в украинском языке означает и «приключение» и «происшествие». И со словом «кит» – этим словом обозначается и тот, что на заборе сидит и мурлычет, и тот, что в океане плавает.

Но не надо клеветать, что у украинских филологов плохо с фантазией и они не в состоянии придумать слова для обозначения каких-то явлений или предметов. Там, где не надо, фантазия работает выше всяких похвал. Взять, например, русское слово «вертолёт»: тут в украинской мове мы находим множество слов, обозначающих этот механизм. Это и «гвынтокрыл», и «гэликоптер», и просто «вертолит».

В желании подальше растащить русский и украинский языки друг от друга и под маркой борьбы с «русификацией мовы» дошли до филологического абсурда.

Причём, эти «перегибы» признал даже такой филологический авторитет, как Виталий Русанивський. В предисловии к «Історії української літературної мови» он, в частности, пишет: «Тут же попередньо слід згадати про таке: звичайно, русифікація полягала не в тому, що українські слова замінювалися російськими (хоч було й це). Ліс лишався лісом, поле полем, хата хатою, граблі граблями і т. д. Не слід вбачати русифікацію і в тому, що арабське з походження слово «майдан» заступилося слов’янським «площа», або занесене з жаргону німецьких слюсарів слово «мутра» замінило слово «гайка».

Но то, что простили Русанивському, покусившемуся на святое слово «майдан», другим не прощается. Любой человек, пытающийся проанализировать ситуацию с нашей «державной мовой» вне ракурса её извечной «соловьиности и калиновости», вполне может напороться на неадекватную реакцию со стороны «профессиональных украинцев», которые спешат навесить на таких исследователей ярлыки типа «шовинист», «антиукраинец», «украинофоб». В результате, «профессиональные украинцы» начинают творить то, что известный украинский писатель Иван Нечуй-Левицкий когда-то называл «чертовщиной якобы под украинским соусом».

Современные паны-«словозаменители», в очередной раз распиная украинский язык, абсолютно не интересуются тем, как будут восприняты их «филологические навороты» населением, ради которого якобы и пишутся все новейшие словари или учебники. Особенно в этом смысле досталось профессиональной терминологии.

Возьмем, например, «Російсько-український медичний словник з ін-шомовними назвами», изданный в Киеве в 2000 году «Благодійним фондом «Третє Тисячоліття» тиражом 20 тысяч экземпляров (автор – С. Нечай).

Вот какие медицинские термины там предлагаются: акушер-гинеколог – пологожінківник, амбулатория – прихідня, аммиак – смородець, бактерициды – паличковбівники, биолог – живознавець, бинт – повій, бюллетень – обіжник. Это только на букву А и Б, на остальные буквы в словаре филологических шедевров также хватает!

В другом медицинском словаре, изданном в Киеве государственным издательством «Здоровье», находим совсем другие термины. Там гинеколог уже стал «жінкознавцем» или «бабичем» (а как же «пологожінківник» Нечая?), рвоту обозначили как «блювання», а «зуд» стал «сверблячкой». Серьёзно пострадали и термины греческого происхождения: адермия превратилась в «безшкіря», гирсутизм в «волохатість», акушерку назвали «пупорізкою», осмидроз – «смердячий піт», а эризипелоид – «бешиха свиняча».

Для тех же, кто посчитает и эти словари слишком уж «промоскаль-скими», специально переиздали другой, вышедший еще в 1920 году под редакцией некоего доктора медицины Галина. Согласно этому словарю анус рекомендуют называть «відхідником», ангину – «задавлячкою», выкидыш – «сплавней» или «виливком», а экстирпатор – «дряпаком».

Зачем, спрашивается, общепринятую международную терминологию заменять местечковым «новоязом»?

Впрочем, ничто не ново под луной, и «реформаторы» от языка в своих потугах тоже не оригинальны. Ещё в начале прошлого века раздавались голоса уважаемых в кругу украинофилов людей, главным лейтмотивом которых было: «Да что ж вы делаете с украинским языком?» Среди таких был и классик украинской литературы Иван Семёнович Нечуй-Левицкий, автор хрестоматийных «Кайдашевой семьи» и «Маруси Богуславки». Кроме литературных произведений, у Ивана Семёновича имелись и литературно-полемические произведения, в которых он ставил проблемы, перекликающиеся со многими нынешними проблемами украинского языка: и обилие полонизмов и германизмов, и ориентация исключительно на Галичину как носителя «единственно правильного» украинского языка, и использование некорректной терминологии.

Обо всём этом идёт речь в работе «Криве дзеркало украiнськоі мови», изданной в виде брошюры в Киеве в 1912 году. Нечуй-Левицкий «пропесочил» в этой работе таких деятелей, как Михаила Грушевского (будущий глава Центральной Рады), Симона (Семёна) Петлюру (член Центральной Рады, впоследствии – глава Украинской Директории), Дмитрия Дорошенко (министр в правительстве гетмана Скоропадского).

Вот что писал Иван Семёнович практически век тому назад (текст подаётся в оригинальной орфографии, поскольку Нечуй-Левицкий не признавал таких букв, как «ї» и «апостроф», считая их надуманными и ненужными для украинского языка): «Галицька книжня научня мова важка й нечиста через те, що вона склалася по синтактиці мови латинськоi або польськоi, бо книжня вчена польська мова складалась на зразець важкоi латинськоi, а не польськоi народньоі, легкоi й жвавоi мови, яку ми бачимо в польських белльлетрістів та поетів. Галицькі вчені ще й додали до неi, як складову частку, остачу староi киiвськоi мови ХVIII віку, нагадуючу в москвофільських пісьмеників староi і новоi партії мову Ломоносова. І вийшло щось таке важке, шо його ні однісінький украiнець не зможе читати, як він ни силкувався б».

И ещё: «Врешті треба щиро признатись, що украiнська література в наш час знаходиться в великі небезпешності. Галицька агітація не дрімає й шкодить нам гірше од староі цензури, бо викопує під нашою літературою таку яму, в котрі можна поховать і занапастить, може й надовго, усю украiнську літературу; вона висмикує спід наших ніг самий грунт, це б то народню мову».

Но предостережения писателя и лингвиста не были услышаны в «революционных вихрях» той эпохи, а столь же «революционные новоязы» нынешней заставляют любую научную работу сначала писать со словарём (и не одним), а потом также со словарями и читать. В принципе, такая же ситуация с художественной литературой и СМИ, поскольку людей, свободно владеющих словесными выкрутасами современных украинских филологов, у нас в стране можно пересчитать по пальцам. В этом и кроется отсутствие спроса на украиноязычные газеты и журналы, а не в происках Москвы и «пятой колонны».

В какой-то мере я счастливый человек. Значительная часть моей жизни прошла в украинском селе, где довелось наблюдать обычную жизнь обычных украинцев – без наведения на неё лубочного глянца националистов или презрительно-томного взгляда со стороны горожан.Знакомство с младых ногтей с настоящей народной мовой, ныне презрительно именуемой «суржиком», помогло мне с детства без проблем читать украиноязычную литературу. При этом нужно подчеркнуть – именно СОВЕТСКУЮ украиноязычную литературу, когда украинскую «мову» не пытались искусственно развести с русским языком. Когда «мова» имела шанс, преодолев последние искусственные препятствия, возведённые лингвистической профессурой, стать действительно письменной формой того же «суржика» – языка, на котором осуществляли свою коммуникацию около 70% этнических украинцев. А не тем, что пытаются сделать из украинской мовы сейчас, – письменной формой канадско-галицкого диалекта, на котором от силы говорит процентов 10% всех украинцев.

Благодаря знанию суржика моё знакомство с украинской литературой в 80-е началось с Остапа Вишни, Всеволода Нестайко (лучшего украинского детского писателя), Петра Панча и многих других. Потом, когда подрос, уже были Олесь Гончар, Павло Загребельный, Зинаида Тулуб. Сюда же надо добавить украиноязычные переводы произведений Кира Булычёва, Ярослава Гашека и Мигеля Сервантеса. Так что представления об украинской литературе и возможностях украинского языка у меня сложились ещё до всех тех процессов, которые начались на Украине в связи с обретением ею независимости.

До 1991 года украинская литература и идеологический официоз существовали в значительной мере параллельно, давая возможность творцам экспериментировать со стилями, сюжетами и направлениями, при этом максимально приближая письменную речь к разговорному языку. До «независимости» государство поддерживало литературный процесс в целом, запрещая только явные выпады против коммунистической системы, после же 1991 года новообразованное государство Украина необычайно сильно плюнуло на культуру и стало поддерживать исключительно верноподданические и идейно выдержаные художественные произведения. И как результат – наступил полный коллапс украинского литературного процесса.

Ведь перед какой дилеммой оказывался потенциальный украиноязычный писатель? Можно написать пусть и интересную, но просто книгу – без идеологических посылов и творческого осмысления лозунгов «державного будівництва». Отнести рукопись в коммерческое издательство и в лучшем случае получить гонорар в размере трёх-пяти тысяч гривен. И это, опять же, в лучшем случае. Это при том, что хорошая книга пишется минимум полгода и отнимает гигантское количество сил, времени и средств. Так работать могут только окончательно оформившиеся графоманы. То есть книгописание на украинском языке – это вещь крайне невыгодная, коммерчески неоправданная.

К этому привело то, что с 1991 года над украинским языком постоянно проводят какие-то зверские эксперименты, суть которых можно свести к формуле «Мова, геть від язика», когда в украинский язык искусственно начали вводить множество польских и немецких заимствований, архаизмов и просто выдуманных слов (наподобие «новинар», «проголос», «чарунка», «нетрі», «первина», «залюднення» и т. д.)

В результате текст, написанный правильным современным украинским языком, вообще перестаёт быть понятным даже для украиноязычных читателей. Ими подобная литература начинает восприниматься, приблизительно так, как русскоязычным читателям книга, написанная на старославянском: общую канву понять можно, а вот нюансы уже нет. Понятно, что литература на таком языке будет иметь ограниченный круг почитателей и вряд ли когда-нибудь станет финансово рентабельной.

Поэтому у украиноязычного писателя есть два пути добиться финансового успеха: получить литературную премию имени Шевченко, которая ещё совсем недавно составляла астрономическую сумму в размере четверти миллиона гривен, или же организовать какой-нибудь скандал вокруг своего литературного творения. В результате современная украинская литература в своей основе состоит из двух видов произведений: политической конъюнктуры (ради премий) и скабрёзно-сексуальных романов (ради скандалов).

Подойдём к полке с современной украинской литературой и посмотрим на самых известных авторов и резонансные произведения. Вот, например, недавно почивший в бозе Олесь Ульяненко (настоящее имя Александр Ульянов) получил малую Шевченковскую премию за роман «Сталинка». Для того чтобы представить, что же собой представляет этот роман, разрешите небольшую цитату, чтобы было понятно, за что у нас премии раздают: «І відтоді Лорд почав придивлятися до старого жида Бушгольца, що завше осторонь — чи то дурень, чи ні те ні се; божевільня прокидалася о пів на шосту,— хворі не вставали, а санітарам уривався терпець, тож перекидали просмерділі матраци: хворі й побожеволілі лежали пластом, купи тіл ворушилися, жвавіші топтали і били ногами геть нерухомих, а потому всі гуртом перлися до виходу, пускаючи прозоре плетиво слини». И в таком стиле весь роман. Продраться сквозь заросли метафор и сложносочинённых фраз не представляется возможным. При этом в романе предостаточно моментов, смакующих сцены секса и насилия.

Другой не менее раскрученный современный украинский автор – это Лесь Подеревянский, известный в основном тем, что матами пишет пьесы. Самое интересное, что эти пьесы даже ставятся. При этом на эти постановки заявляется весь литературный бомонд, что как бы символизирует. Я не ханжа, и понимаю, что и низкие жанры в литературе должны быть представлены. Но, помилуйте, не только же низкие. Где жанры высокие? Да хотя бы средние? Их в современной украинской литературе просто нет. Вернее, они, наверное, где-то есть. Но о них ничего не пишут критики, их не рекламируют издательства, их авторов не приглашают на ТВ и им не раздают премии.

Остальные деятели укрсучлита (так обычно сокращают термин «українська сучасна література») недалеко ушли от своих матерящихся коллег по цеху. Например, есть такая писательница Оксана Забужко, автор громкого по названию и пустого по содержанию романа «Полевые исследования украинского секса», в котором описываются сексуальные похождения украинской феминистки с использованием нецензурной лексики и псевдофилософскими размышлениями о судьбе народа, естественно украинского, который злостно угнетала советская власть.

Распиаренный украинскими националистами и не менее бездарный роман Василия Шкляра «Чёрный ворон», написанный в стиле псевдонатурализма и имеющий явный ксенофобский уклон, получил Шевченковскую премию. Учитывая тот факт, что этот самый Шкляр - заместитель руководителя Союза писателей Украины, сам собой возникает вопрос – нет ли тут коррупции? Содержание романа уже активно обсуждалось в прессе и на ТВ, поэтому не буду повторять яркие сцены про «писающих евреек» и «обгадившихся кацапах».

Та же самая политическая ангажированность просматривается и в последнем произведении не менее сейчас раскручиваемой Лины Костенко «Записки украинского самасшедшего». Вот просто цитата из этого как бы «художественного» произведения: «Папа Римський розпочав своє дев'яносто третє паломництво. Сьогодні він прибув до Греції. Черниця піднесла йому чашу з землею, і він поцілував ту землю. І вибачився за кривди, які заподіяли тут хрестоносці. Ще коли вони були, ті хрестоносці! — а він вибачився. Торік він взагалі попросив у Бога прощення в Соборі святого Петра за всі гріхи католицької церкви протягом двох тисяч років. Можна собі уявити московського патріарха, щоб він вибачився перед народами, які зазнали від Росії кривд? Можна собі уявити Росію, що визнала б свої провини і покаялася? За репресії, за депортації, за Голодомор? За ту колись пошматовану Польщу. За поневолену Україну. За «сторозтерзаний Київ». За кров'ю залитий Кавказ. За поневіряння кримських татар. За вторгнення в Афганістан. У Будапешт, у Прагу. За Берлінський мур. За Чорнобильську атомну, що отруїла наші й суміжні землі. Та, зрештою, перед своїм власним народом — за переслідування найдостойніших своїх громадян, за руйнування храмів, за всіх тих убитих хлопців у її неоголошених війнах. Ні, вона вже покрикує на Німеччину, щоб хутчій платила остарбайтерам компенсацію. А що б подумати про свої власні борги — репресованим, депортованим, силоміць вивезеним народам. Їхнім спустошеним землям. Їхнім пограбованим поколінням. У кожної нації свої хвороби. У Росії — невиліковна».

Если бы нечто подобное написал восемнадцатилетний юноша, напившийся пива и вернувшийся с тусовки скинхедов, это был бы один разговор. Но это пишет 81-летняя женщина, всю сознательную жизнь прожившая при советской власти (и изрядно эту власть нахваливавшая) и выдаваемая сейчас за совесть нации. Стоит только пожалеть старую даму, над которой возраст и его последствия одержали сокрушительную победу. И опасаться за людей, считающих эти дешёвые пропагандистские штампы своей «совестью».

Других рекламируемых и презентационных авторов в укрсучлите сейчас нет, и это очень грустно. Я понимаю тех людей, в первую очередь русскоязычных жителей Украины, которые пытаются познакомиться с тем, что сейчас выдают за украинскую литературу и в результате брезгливо отстраняются от этого «культурного явления».

Как показывали советские времена, у украинской литературы был большой культурный потенциал, разбазаренный нынче на политическую конъюнктуру и дешёвые скандалы. Сейчас нужно набраться смелости и заявить, что король голый, и начинать с нуля строить новую украинскую литературу, которая не будет вызывать отторжения у любого мало-мальски думающего человека. Первым шагом в этом тяжёлом, но необходимом деле, должно стать возвращение языка народу. В украинском языке должна быть проведена жесткая деполонизация и дегерманизация. В конце концов мы живем не в Речи Посполитой и над нами не свистят панские кнуты.

Сделав «язык для народа, а не народ для языка», удастся оживить литературный процесс методом привлечения к нему новых масс как читателей, так и писателей. И, возможно, мы тогда хотя бы выйдем на уровень советской украинской литературы, где издание книг стотысячным тиражом было обычным делом, а популярность авторов определяла не комиссия по присуждению Шевченковской премии, а народ.

Пока же остаюсь счастливым человеком, поскольку могу называть литературный навоз литературным навозом, несмотря на то, что кому-то хочется выдать его за литературный мармелад.

Конечно же, если отказаться от тезиса, что нашим очень талантливым гуманитариям не повезло с народом, то надо признать, что сейчас официальный украинский язык семимильными шагами удаляется от языка народа, который должен на этом языке разговаривать. Но, может быть, отечественным филологам пора перестать считать, что народ – это раб, которому какую бы лингвистическую глупость ни спустили «сверху», должен её безропотно принимать. Ведь человек – существо общественное. Не в последнюю очередь потому, что осуществляет общение и общаться хочет на понятном для себя языке.

Волынская резня

Подробности

Категория: Донбасс- Русь и Украина

Опубликовано 15.09.2014 09:21

Волынская резня

Сейчас, когда Украина стремится в Европу, а Польша активно способствует этому внешнеполитическому вектору оранжевого Киева, под негласным запретом в обеих странах оказалась тема преступлений бандеровцев. А ведь полякам есть, что вспомнить. Например, многие ли слышали такое словосочетание: «Волынская резня»? Это было небывалое по масштабам преступление, которое осуществили боевики Бандеры против польского населения Волыни и других земель Западной Украины. Считается, что только на Волыни от рук бандеровцев погибло около 60 тысяч поляков, не считая этнических украинцев, которых также уничтожали отряды УПА за поддержку советской власти. Всего же, по разным оценкам, было уничтожено от 100 до 200 тысяч поляков.

Этнические чистки начались еще в 1942 году, но апогея достигли в следующем году. Жителей польских селений вырезали поголовно, не щадя ни женщин, ни детей.

Один из полевых командиров УПА Юрий Стельмащук, известный под псевдонимом «Рудой», арестованный сотрудниками НКВД уже после освобождения Украины, дал показания, выдержки из которых мы приведем ниже:

«В июне 1943 года руководитель так называемой северной группы УПА Клим Савур - Дмитрий Клячковский - передал мне устное указание центрального провода ОУН о поголовном и повсеместном физическом истреблении всего польского населения, проживавшего на территории западных областей Украины. Выполняя эту директиву главарей ОУН, я в августе 1943 года с соединением ряда бандгрупп УПА вырезал более 15 тысяч польского населения в некоторых районах Волыни... Мы сгоняли поголовно все население в одно место, окружали его и начинали резню. После того как не оставалось ни одного живого человека, рыли большие ямы, сбрасывали в них все трупы и засыпали землей. Чтобы сокрыть следы этой страшной акции, на могилах мы разжигали костры. Так мы полностью уничтожили десятки небольших сел и хуторов...».

Шеф Службы безопасности ОУН Николай Лебедь так напутствовал своих головорезов: «Нас не интересуют цифры, речь не идет о десятке или ста тысячах, а о всех поляках до единого – от стариков до детей. Раз и навсегда надо избавить нашу землю от этого охвостья. Села уничтожать полностью, чтобы ничто больше не напоминало о том, что раньше здесь жили люди».

Бандеровцы приложили максимум усилий, чтобы полностью «зачистить» подконтрольную территорию от всех инородцев, и лишь некоторым полякам и евреям удалось пережить эту мясорубку. Уцелевшие оставили воспоминания, от прочтения которых встают дыбом волосы. Работая над этой книгой, мы нашли десятки свидетельств, но решили не публиковать их. При желании читатель сам может их найти…

Вся эта кровавая вакханалия была закономерным результатом всей политики УВО-ОУН-УПА, базировавшейся на теории интегрального национализма. Еще в 1928 году в одной из пропагандистских брошюр УВО говорилось: 'Требуется кровь? - Дадим море крови! Требуется террор? - Сделаем его адским!». А незадолго до начала волынской резни бандеровцы сочинили частушку: «Трэба крови по колина, щоб настала вильна Украйина!»

Соратники Бандеры сделали все для того, чтобы во имя своих идей вытравить в сердцах своих сторонников все человеческое. Тотально ис-требляя мирное население, они пытались воспитать в украинцах нового человека, лишенного таких ненужных сантиментов, как сострадание, ми-лосердие… Таких себе «белокурых бестий» с национальным колоритом.

К концу 1943 года почти все польские населенные пункты на Волыни и Ровенщине вместе с их жителями были стерты с лица земли. Поляков, проживавших в Галиции, подобная судьба постигла примерно через год, когда была полностью создана и вооружена УПА-Запад.

Даже сегодня память о той резне жива. Вот недавно интернет обошло следующее сообщение : «2 июля 2007 года 78-летний житель польского села Гута Пеняцка Януш Марчак в посетителе находящегося на территории автозаправки кафе узнал одного из палачей, которые в феврале 1944-го года в составе 4-го Галицкого добровольческого полка СС зверски уничтожили более 800 жителей этого села.

60 с лишним лет назад он запомнил лицо этого человека на всю жизнь, благо имелась и яркая внешняя примета – большая родинка на левой щеке. Именно этот человек и еще один эсэсовец ворвались в их дом в то страшное утро. Янушу повезло – он в этот момент находился на чердаке, и только это сохранило ему жизнь. Сквозь ворох соломы, в котором он спрятался, мальчик слышал душераздирающие крики родителей и двух сестер. Затем все смолкло. Палачи вышли из избы, помылись у колодца, закурили и стали что-то обсуждать буквально в пяти метрах от чердачной щели, к которой приник чудом уцелевший мальчик… Только к вечеру в селе смолкли крики жертв, выстрелы и пьяный хохот галицких добровольцев. Януш так и не вошел в избу – обнаружив на пороге дома отрубленную детскую кисть, он в ужасе бросился бежать подальше от страшного места, пока не очутился в лесу, откуда наутро вышел к близлежащему хутору. Позже выяснилось, что родители Януша были зарублены топором, а две младшие сестры убиты ножом и тело одной из них расчленено изуверами.

Убедившись, что перед ним именно казнивший его семью палач, Марчак вернулся к микроавтобусу, где его ждали сын со своей женой и ее братом и двое правнуков. Наказав сыну задержать палача, если тот вознамерится покинуть автозаправку, отец быстро съездил в село и вернулся еще с двумя выжившими свидетелями той давней трагедии, которые, в свою очередь, также приехали не одни. Почти час 14 человек с нетерпением ждали, когда убийца покинет кафе и направится на автомобильную стоянку.

…Полиция и «скорая помощь» приехала слишком поздно. Получившая множество ножевых ранений, с переломанными шеей и ребрами и вытекшим глазом «жертва бандитского нападения» скончалась по дороге в больницу. Тщательное расследование показало, что Марчак не ошибся. Гражданин Польши Франтишек Оржеховский (Люблинское воеводство) на самом деле оказался Васылем Когутом, тем самым бывшим «гостем» из состава 4-го Галицкого добровольческого полка СС, который 63 года назад принимал участие в массовой казни жителей села Гута Пеняцка. Единственный сын Когута, узнав детали дела, от иска отказался, однако, тем не менее, польская Фемида проводит расследование эпизода с целью найти и наказать инициаторов и участников «суда Линча» над бывшим карателем. Генеральная польская прокуратура завалена сегодня гневными письмами польской общественности с требованием – «руки прочь от правосудия», где под правосудием подразумевается враз осиротевший зимой 1944-го года худенький деревенский паренек».

Украинские эсэсовцы

Подробности

Категория: Донбасс- Русь и Украина

Опубликовано 15.09.2014 09:20

Украинские эсэсовцы

28 апреля 1943 года по инициативе губернатора Львова Владимира Кубийовича и губернатора Галиции Отто Вехтера началось формирование дивизии Ваффен СС «Галиция». Сейчас ее принято называть Галичина, так что будем использовать это обозначение, хотя оно не было официальным. На призыв откликнулось не менее 70 тыс. галичан, из которых четырнадцать тысяч человек были признаны достойными для службы в СС. Остальные добровольцы тоже не остались без дела. Германия нуждалась в пушечном мясе, и всех оставшихся галичан включили в состав германской полиции. Так возникли пять новых полицейских полков. Присяга членов дивизии была такой же, как у членов других добровольческих подразделений Рейха: «Я служу тебе, Адольф Гитлер, как фюреру и канцлеру германского рейха верностью и отвагой. Я клянусь покоряться тебе до смерти. Да поможет мне Бог!»

Раз мы уже заговорили о добровольческих частях на службе Гитлера, то нужно вспомнить, что наши деды воевали не против Германии, а против объединенных сил всей Европы. Во-первых, промышленность Старого Света выполняла заказы Вермахта. Во-вторых, в крестовом походе против большевизма приняли участие сотни тысяч добровольцев практически из всех стран. Если не ошибаюсь, то на континенте только сербы и греки сражались против немцев. И еще Болгария, несмотря на то, что была союзником Германии, не послала войск на Восточный фронт. Остальные европейцы стали под знамена со свастикой. Так, только в войсках СС было 400 тысяч ненемцев, а всего в гитлеровскую армию вступили со всей Европы 1.800.000 добровольцев. И все это помимо официальных союзников Германии: итальянцев, румын, венгров, финнов, хорватов, словаков. Даже официально нейтральные испанцы прислали воевать «Голубую дивизию»!

Хотя многие из офицеров дивизии были галичанами, большинство командных должностей занимали немцы. Немцами были и два первых командира дивизии — бригадефюрер СС В. Шимана и сменивший его 20 ноября 1943 г. Ф. Фрайтаг.

Новая дивизия получила номер 14, который уже не менялся, а вот название изменялось.

• 14-я добровольческая дивизия СС «Галициен» (30 июня — 22 октября 1943)

• 14-я галицийская добровольческая дивизия СС (22 октября 1943 — 27 июня 1944)

• 14-я гренадерская ваффен-дивизия СС (галицийская номер 1) (27 июня — 12 ноября 1944)

• 14-я гренадерская ваффен-дивизия СС (украинская номер 1) (12 ноября 1944 — 25 апреля 1945)

Первоначально галицийские эсэсовцы занимались борьбой с партизанами. Так, в феврале 1944 года военнослужащие дивизии были включены в две «боевые группы», которые действовали против советских партизан северо-восточнее Львова и польских партизан в районах Чесанова, Любашова. Есть сведения об участии подразделений дивизии в карательных акциях на Балканах, а польские исследователи утверждают, что подразделения дивизии «Галичина» участвовали в сторожевой службе в концентрационном лагере около города Дембица, где было уничтожено более 750 тысяч человек. Хотя это могли быть и другие украинские наемники.

В апреле 1944 г. дивизия была отправлена в Нойхаммер (Силезия) для дальнейшего обучения. В июле 1944 года она прибыла на фронт и вступила в бой за город Броды. В первом же бою дивизия Галичина была почти полностью уничтожена войсками Первого Украинского фронта. Из 14 тысяч солдат и офицеров уцелело лишь 3 тысячи.

Повторное формирование началось 7 августа 1944 года на полигоне Нойхаммер, куда были направлены запасной полк дивизии, насчитывавший около 8 тыс. человек, а также добровольцы, служившие в 4-м и 5-м галицийских полицейских полках, сформированных из «избытка» апрельского набора 1943 года.

После капитуляции Германии большая часть дивизии (около 10 тыс. человек) прорвалась в Австрию и 8 мая 1945 года дивизия сдалась в плен британским войскам при Тамсвеге и Юденберге. В отличие от большинства других восточноевропейских коллаборационистских соединений, служащие дивизии не были выданы Советскому Союзу.

Кровавый путь националистов

Подробности

Категория: Донбасс- Русь и Украина

Опубликовано 15.09.2014 09:19

Кровавый путь националистов

Сейчас практически во всех публикациях о действиях украинских националистов в годы войны встречается аббревиатура ОУН-УПА (Организация Украинских Националистов - Украинская Повстанческая Армия).

Это сочетание уже прочно вошло в язык и однозначно ассоциируется с именами Степана Бандеры и Романа Шухевича. Современные свидомиты говорят о необходимости реабилитации этой организации, оппоненты возражают им. Иногда еще речь заходит о дивизии СС Галиция (Галичина). Но как-то скромно, уж очень одиозно воспринимается все, связанное с эсэсовцами.

Таким образом, складывается впечатление, что в описываемых событиях принимали участие три стороны: немцы, Красная армия и ОУН-УПА. Однако на самом деле все было гораздо сложнее. Во-первых, на Западной Украине действовало огромное количество вооруженных формирований. Это были украинские националистические ОУН(б), ОУН(м), Легион украинских националистов (ЛУН) под командованием Романа Сушко, полицейский отряд Мурава, Буковинский курень, Волынский легион самообороны, Полесская Сечь, польская Армия Крайова, советские партизанские отряды... Эти отряды то воевали друг против друга, то создавали временные коалиции.

Во-вторых, существовало две организации с одинаковым названием - Украинская повстанческая армия. Из-за чего возникает огромная путаница. Особенно это заметно, когда современные украинские историки, пытаясь отмыть образ Бандеры, доказывают антифашистскую направленность ОУН и показывают немецкие документы, где говорится о столкновениях между УПА и вермахтом. Антифашистам на такие аргументы трудно найти ответ, ведь при слове УПА сразу перед глазами возникает аббревиатура ОУН-УПА.

В этом и кроется основной подвох – УПА, у которой были трения с немцами, не имеет ничего общего ни с Бандерой, ни с Шухевичем.

Это формирование было создано летом 1941 года в Полесье Василием Боровцом, который пользовался псевдонимом Тарас Бульба, потому часто в исторической литературе он упоминается как Бульба-Боровец. Первоначально отряды Боровца действовали под названием Окружной команды милиции. Бульба-Боровец с первых дней немецкой оккупации сумел наладить с немцами хорошие отношения. Немцы были не против такого союза, ведь бульбовцы гарантировали им порядок в Полесье. Милиция даже была переименована в Полесскую Сечь Украинской повстанческой армии, а Боровец провозгласил себя ее атаманом.

Боровец не имел никакого отношения к ОУН и, хотя и был умеренным украинским националистом, ориентировался не столько на Германию, как другие вожди украинских националистов Мельник и Бандера, а на так называемое правительство УНР (Украинской Народной Республики) в изгнании.

В отличие от оуновцев, исповедовавших хоть и примитивную, но стройную идеологическую систему, и мечтавших установить свою власть над страной, люди Боровца были типичным отрядом самообороны, члены которого не претендовали на что-либо, кроме защиты родных сел от любых посягательств.

В конце 1941 года немцы потребовали распустить отряды милиции, что Боровец и выполнил, однако, сам вместе с костяком Полесской Сечи УПА ушел в подполье.

В это время немцы начинают активно реквизировать у крестьян продовольствие и насильственно отправлять на работу в гитлеровскую Германию волынских юношей и девчат. При этом часто немцы действовали жестоко, что вызывало ответную реакцию местного населения. В таких условиях отдельные подразделения УПА выходили из-под контроля своего атамана и старались защитить население от грабежей. Боровец хорошо понимал, что, если он и его Украинская Повстанческая Армия не начнет действовать, значительная часть его людей просто перебегут к советским партизанам.

Потому Боровец закрывал глаза на то, что его бойцы в нескольких населенных пунктах атаковали немцев, уничтожив несколько сот гитлеровцев. Первой серьезной операцией против немцев был налет на железнодорожную станцию Шепетовка в августе сорок второго. Кроме того, Боровец провел ряд переговоров с советскими партизанами, заключив с ними перемирие, которое продолжалось полгода. Но одновременно велись переговоры и с немецкой администрацией, которая предлагала уладить недоразумения и создать из УПА отряды полиции под германским командованием. Однако эти переговоры сорвались.

Так что бандеровцы никакого отношения ни к УПА, ни к ее акциям в тот промежуток времени не имели. Более того, это были противоборствующие группировки, люто друг друга ненавидевшие. С каждым месяцем напряжение между бандеровцами и бульбовцами нарастало. Уже весной 1942 года начались эпизодические стычки УПА с гитлеровцами. ОУН издала антипартизанскую листовку, в которой акции УПА называла диверсией. Отношения еще более обострились осенью того же года. Именно в это время противостояние перерастает в вооруженные столкновения. В начале 1943 года несколько отрядов бульбовцев были разоружены бандеровцами, а летом война между УПА и ОУН(б) достигла апофеоза.

Противоборство между ОУН и УПА складывалось не в пользу Боровца. Его не особо дисциплинированной армии, из пяти–шести тысяч бывших крестьян, приходилось противостоять четко структурированной, фанатичной и безжалостной силе, за спиной которой стояла вся мощь Германской армии. К тому же ОУН пошла на хитрость, создав параллельную структуру с таким же названием - УПА. Первоначально эта структура использовалась как средство дискредитации Боровца как в глазах местного населения, так и в глазах немцев. В сентябре 1943 года штаб бульбовцев был окружен бандеровцами и уничтожен, а сам Бульба-Боровец сдался немцам, предпочтя отсидеться в немецкой тюрьме. Остатки его людей были либо уничтожены, либо влились в ряды победителей. А под именем Украинской повстанческой армии стали действовать бандеровцы. Естественно, что эта УПА, возглавляемая Романом Шухевичем, с немцами не конфликтовала. Более того, Абвер полностью обеспечил националистов оружием и боеприпасами. Кроме того, было выделено необходимое количество военных инструкторов.

Для максимальной эффективности действий Шухевич старался придать УПА видимость добровольной народно-освободительной армии. На деле же УПА не была ни добровольной, ни народно-освободительной армией – «мобилизация» в ее ряды носила насильственный характер. Всех сопротивлявшихся «мобилизации» в УПА без промедления убивали, причем нередко вместе со всей семьей. Чтобы вояки не разбегались при первой же возможности, новобранцев заставляли убить еврея, поляка или чем-то провинившегося перед бандитами украинца. И дороги назад для «мобилизованного» уже не было. Под лозунгом национально-освободительной борьбы УПА устроило беспрецедентную по своим масштабам резню мирного населения на оккупированных немцами территориях.

Не зря Тарас Боровец в своем «Открытом письме к Проводу ОУН Бандеры и Головной Команде УПА» от 24 сентября 1943 года написал: «Ваша «власть» ведет себя не как народная революционная власть, а как обычная банда ... Вы уже сегодня начали братоубийственную борьбу, так как не хотите бороться вместе со всем украинским трудовым народом за его освобождение, вы уже сегодня боретесь только за власть над ним. Битье шомполами и расстрелы украинских крестьян ... стали вашими ежедневными занятиями». В статье, опубликованной в бульбовской газете «Оборона Украины», тот же Бульба-Боровец писал в адрес ОУН: «Существовала ли когда-нибудь на Украине такая революционная организация, которую собственный народ боялся бы больше, чем самого лютого врага, а ее членов не называл бы иначе, чем «путярями» (от слов «душить путами») и «сокирниками» (от слова топор-сокира), которая честных и сознательных украинцев мордовала сильнее, чем гестапо или НКВД? ... Что общего имеют с освобождением Украины бандеровские попытки уже теперь подчинить украинские народные массы своей партийной диктатуре и фашистской идеологии, которая противна украинскому народу, против которой воюет целый мир ... я позволю себе спросить у вас: за что вы боретесь? За Украину или за вашу ОУН? За Украинское Государство или за диктатуру в этом государстве? За украинский народ или только за свою партию?»

Последний вопрос абсолютно риторический. Бандеровцы боролись за создание государства фашистского типа, в котором украинские националисты имели бы власть над украинским народом. Согласитесь, такое стремление – это вовсе не борьба за независимость Украины.

Можно привести еще одну цитату. Родившийся и выросший в Ровно полевой командир Майдана, а затем дважды министр внутренних дел в оранжевых правительствах Юрий Луценко в 2002 году в интервью газете «Московский комсомолец в Донбассе » сказал следующее:

«До войны в Ровенской области проживало около 1 млн. 400 тысяч жителей. Сейчас мы только приближаемся к миллиону. Резня в военные и послевоенные годы была столь неимоверной, что область до сих пор не восстановила свое население. Причем, резня была, скажем так, разносторонней.

Именно в Ровенской области была создана УПА как оружие по борьбе с польским населением. Надо понимать так, что большинство этих людей служило полицаями, а потом организованно в 1943 году пошло в УПА, а на их место пришли польские полицаи. Соответственно, началась борьба. Поляки создали Армию Крайову тоже в Ровенской области, и только потом она ушла на территорию Польши и воевала там вплоть до Варшавского восстания.

Бандеровцы в первые годы войны занялись евреями. У нас их было процентов двадцать населения. В некоторых районных центрах евреев было до 60 %. Их уничтожили в первые 2 года практически всех, кроме тех, которые успели уйти в партизанские отряды Медведева, Федорова, Ковпака — все они проходили через нашу область. Но, кроме того, бандеровцы занялись истреблением мельниковцев. Это были люди, тоже представлявшие ОУН (организацию украинских националистов — прим. ред.), но мельниковского крыла. Кроме того, были еще формирования бульбашевцев, вернее «бульбiвцiв». Их тоже нещадно уничтожали.

— Почему?

— Это была вооруженная борьба за власть в партии внутри ОУН. Бандеровцы практически полностью уничтожили «бульбiвцiв» и очень серьезно потрепали мельниковцев. Кто был сильнее, тот и давил. И там не было никаких политических компромиссов, шла вооруженная борьба.

Почему у нас вырезали поляков? Для меня до сих пор загадка, почему зверства по этническому признаку достигали такого накала, когда людей бросали в колодцы, вырезали детей, расстреливали целые села по национальному признаку? Такое было только у нас и в Югославии. У югославов детям выкалывали глаза и бросали в колодцы и у нас. Больше я в Европе таких примеров не знаю. Наверное, что-то в нас заложено экстремистское. Может быть, длительное общение с Азией? Мы долго были под татарами, а они под турками...

— Вы хотите сказать, что уничтожение польского населения было очень серьезно организовано?

— Перед Рождеством 1943 года бойцы УПА окружили все польские поселения на территории Ровенской и Волынской областей и уничтожили всех. Сколько, никто не знает, поляки считают, что счет идет на сотни тысяч. Причем, вы ж понимаете, пограничный край, все говорили на смешанном языке, разделить людей сложно. Но, тем не менее, были чисто польские поселения. Я читал дневники и письма и бендеровцев, и поляков... То, что мне попадалось, просто потрясает.

Первые расстрелы поляков в 1941 году проводили «бульбовцы». Только вошли немцы и появились бандеровцы и «бульбовцы». Но «бульбовцы» были активнее и первыми создали вооруженные силы в лесах. Вступали в союз с немцами, предлагали свои услуги по уничтожению «совiцкоi партизанки в Полiськiй котловинi», по нашему — в Пинских болотах. У нас там на границе с Белоруссией была совершенно красная область с действующим подпольным обкомом партии, куда так и не смогли войти немцы. Издавалась газета, все партизанские отряды останавливались там на ночевки... Болота и болота. Немцы не могли туда пробиться, только сильно бомбили.

Так вот, меня потрясла история. Пишет выживший ребенок. Ему было 5 лет, и в село пришли бульбовцы. Все польские семьи были выведены на майдан и под конвоем их повели в лес. Люди плакали, обращались к своим конвоирам, мол, мы же вместе в школу ходили, наши дети играли вместе, и куда ж вы нас ведете?! Те отвечали, что у них приказ просто вас довести, и ничего страшного не будет. Вас будут просто выселять.

Тем не менее, их вывели на лесную поляну, и уже другая команда начала расстрелы. Стоит толпа взрослых и детей, и их по очереди начинают укладывать по 50 в ряд лицом вниз, и 2 человека идут с краев навстречу друг другу и стреляют в головы. И вот этот пацан, а их было с матерью трое детей, еще две сестры постарше были, на все это смотрел. У матери не выдержали нервы, она не смогла больше терпеть и сказала, что надо идти умирать. Пацана положила под себя. Националист, который дошел до нее, выстрелил ей в голову, и кровь и мозги забрызгали головку сына. Поэтому тот, кто шел с левого фланга, решил, что его убили и не стал стрелять. Мальчонка не сошел с ума, пролежал еще 5 часов под матерью, выбрался и выжил...

Это одна маленькая картинка того, что творилось тогда в Ровенской области. Это было кругом. Вся Волынь была охвачена сначала расстрелами евреев, потом поляков, потом разборками между собой, потом сражениями между бандеровцами и так называемыми «яструбками» — истребительными батальонами НКВД, которые вступили в борьбу с бандеровцами. Минимум лет десять область горела. Бои шли до 1952 года. Шла война, активная где-то до 1947 года, потом поменьше, но шла. Фактически, гражданская война. Потому что рассказы об НКВДистах с русским языком с московским выговором — это вымысел. В истребительные батальоны шли, как правило, украинцы и, как правило, западные украинцы. Поэтому это была постоянная убийственная война между своими».

Симон Петлюра

Подробности

Категория: Донбасс- Русь и Украина

Опубликовано 15.09.2014 09:18

Симон Петлюра

Политика грабежа Украины в интересах иностранных государств всегда была отличительной чертой украинского национализма. И политика Директории, руководимой Симоном (Семеном) Петлюрой, в этом вопросе мало чем отличалась от политики свергнутого ими гетмана. Поменялись только выгодополучатели.

Директория всячески заискивала перед западноевропейскими странами. В этом отношении показательным является распоряжение петлюровского министра иностранных дел от 17 декабря 1918 года председателю комиссии по реквизиции помещений в Киеве: «В связи с тем, что в Киев вместе с Директорией приезжают представители государств Антанты и достойная встреча их является делом чрезвычайной государственной важности, прошу принять все меры к тому, чтобы для посольств Антанты было немедленно реквизировано 25 лучших комнат в гостинице «Континенталь», а в дальнейшем, как только освободятся некоторые хорошие особняки, имейте их в виду для указанных посольств»

Заискивая перед правителями Антанты, Директория в то же время проявляла всяческую заботу о германских оккупантах, не успевших ещё эвакуироваться с Украины. В соответствии с распоряжениями Директории петлюровские атаманы содействовали немецким захватчикам в снабжении их продовольствием, в вывозе награбленного имущества, предоставляя им нередко свою охрану для защиты от нападений большевистских и анархистских партизан.

Особым вниманием и заботой были окружены германские и австрийские дипломаты, которые, уезжая с Украины, пытались вывезти с собой целые эшелоны награбленного ими имущества. В охранной грамоте, выданной 24 января 1919-го года петлюровским министерством иностранных дел германскому послу Мейснеру, указывалось, что он а также «и его имущество» находится под личной охраной Директории и не может быть ни задержан, ни арестован.

В тех случаях, когда награбленное имущество отбиралось партизанами, Директория немедленно возмещала его стоимость. Например, Директория возместила «убытки» германского посольства на сумму в 950 тыс. руб., транспорт которого был конфискован анархистскими партизанами на станции Здолбуново.

Но настоящий пир патриотического духа у Петлюры начался после того, как красные выбили его из Киева. 13 февраля 1919 года в Виннице было создано новое петлюровское «правительство» во главе с эсером Остапенко, которое совершенно открыто ориентировалось на Антанту.

После произведённых под нажимом Антанты перемен в составе Директории и «правительстве» «Украинской Народной Республики» переговоры о предоставлении петлюровцам финансовой и военной помощи для борьбы против Советской России были возобновлены. Правда, союзники не торопились. Через посла Директории в Париже они сообщили, что французское правительство будет вести дальнейшие переговоры только в том случае, если Директория согласится на принятие следующих предварительных условий:

1) передача Франции концессий на все украинские железные дороги сроком на 50 лет;

2) подписание Директорией обязательства об уплате Франции причитающихся ей долгов старого царского и Временного правительств;

3) вся финансовая, торговая, промышленная и военная политика Украины в течение пяти лет со дня подписания договора должна вестись под непосредственным контролем представителей французского прави-тельства.

Вскоре после предъявления этих требований французское правительство направило в Винницу - резиденцию Петлюры - военную миссию во главе с капитаном Ланжероном, получившим инструкцию требовать формального протектората Франции над Украиной.

По совету Ланжерона, Директория обратилась к французскому командованию с нотой, текст которой был составлен самим Ланжероном, следующего содержания: «Директория, признавая сделанные ею ошибки, просит французское командование о помощи в борьбе против большевиков. Директория отдаёт себя под покровительство Франции и просит представителей Франции взять на себя руководство управлением Украины в военной, дипломатической, политической, финансовой, экономической и судебной областях в течение всего времени, пока будет продолжаться воина с большевиками, и, наконец, Директория надеется, что Франция и другие державы Согласия проявят великодушие, когда после окончания борьбы с большевиками возникнут вопросы о территориях и нациях». Текст этой ноты был опубликован 27 февраля 1919 года в газете «Одесский листок».

Французское командование приняло эту верноподданническую ноту Директории с большим удовлетворением.

От Французского протектората Украину спасли большевики, выгнав с территории Большой Украины и французов, и самого Семена-Симона. Но Петлюра был не прост. На территории Польши уже хозяйничал более успешный сепаратист Йозеф Пилсудский, и Петлюра тут же полез с предложением продать Украину уже к руководству новосозданной Польши.

«Правительство» Петлюры, находившееся в это время на содержании польских панов, направило в Варшаву для переговоров с представителями Пилсудского специальную миссию во главе с «министром иностранных дел» Левицким. После переговоров с польскими представителями Левицкий от имени делегации «Украинской Народной Республики» опубликовал в начале декабря 1919 года декларацию-обращение к польскому правительству, в котором подтверждалось согласие петлюровцев на передачу Польше Западной Украины, а также бывших Волынской и Подольской губерний Российской империи; кроме этого, гарантировалась неприкосновенность земельных владений польских помещиков на Украине, давались обещания возместить им за счёт украинского населения убытки, «понесённые в результате анархии», предоставить различные торговые льготы и т. д.

В вознаграждение за всё это петлюровцы добивались от польского правительства признания Директории в качестве «законного правительства Украины», подписания военной конвенции и предоставления им помощи оружием и военным снаряжением для формирования новых воинских частей в оккупированных Польшей районах Украины. Все пункты этой декларации предварительно были согласованы с польскими представителями. Подписание Пилсудским и Петлюрой политической конвенции, которой Директория признавалась «верховной властью на Украине», было произведено в Варшаве 21 апреля 1920 года, а военной конвенции — 24 апреля, т. е. накануне вторжения белополяков в пределы Советского государства.

По этому договору Петлюра отдавал польским панам все украинские земли на запад от Днепра (в основу территориального размежевания между Польшей и «УНР» были положены польские границы 1772 г.). Договором предусматривалось также восстановление прав польских помещиков на их бывшую земельную собственность на территории Украины.

Военная конвенция, состоявшая из 17 пунктов, преследовала цель согласования действий петлюровских частей и польской армии в совместной войне против Советского государства. Главное командование польских войск предоставляло вооружение и полное снаряжение для трёх дивизий Петлюры, которые должны были находиться в подчинении польского командования. Видное место в военной конвенции было уделено организации петлюровцами снабжения польских войск после их вступления на украинскую территорию. Так, шестой пункт конвенции гласил: «С момента начала общих действий против большевиков украинское правительство, оперируя на этой территории, обязывается доставлять продукты для польской армии в количестве, согласно оперативному плану главной раскладки: мясо, сало, муку, хлеб, крупу, овощи, сахар, овёс, сено, солому и т. п., на основании продовольственных норм, обязательных в польском войске, а также необходимое количество подвод». Конвенцией подробно был разработан порядок оккупации Украины польскими войсками, распределения будущей военной добычи и т.д. Таким образом, Петлюра и его «министры» обязались превратить Украину в протекторат Польши.

Так что смешно слушать нынешние заявления украинских националистов о том, что кто-то где-то продал Украину, учитывая то, чем занимались герои украинской националистической мифологии менее ста лет тому назад.

Гетман Скоропадский

Подробности

Категория: Донбасс- Русь и Украина

Опубликовано 15.09.2014 09:17

Гетман Скоропадский

Вопрос о замене Центральной рады был окончательно решён в 20-х числах апреля 1918-го года на совещании у главнокомандующего оккупационными войсками на Украине фельдмаршала Эйхгорна. На пост главы нового марионеточного правительства предполагалось назначить крупного украинского помещика, бывшего царского генерала Павла Скоропадского.

Во время переговоров начальника штаба немецких оккупационных войск генерала Тренера со Скоропадским, происходивших во второй половине апреля, была составлена программа нового «правительства». По требованию германского командования Скоропадский должен был выполнять все обязательства, взятые на себя Центральной радой перед Германией, по поставкам продовольствия и промышленного сырья; ввести в действие на Украине германский закон о натуральных повинностях в военное время; установить в соответствии с приказом Эйхгорна германские полевые суды. Было также оговорено, что за «военную помощь» Украина выплатит Германии компенсацию, характер и размер которой будут установлены особо. Позже Эйхгорн в своём приказе по оккупационной армии, перечислив все обязательства, взятые на себя Скоропадским, официально известил, что «гетман в письменном заявлении торжественно признал предъявленные главным командованием требования».

26 апреля кайзер Вильгельм II телеграфировал Эйхгорну о своём согласии на «избрание» Скоропадского гетманом Украины. 28 апреля 1918 года Центральная рада была разогнана отрядом немецких солдат. На следующий день на созванном немцами съезде «хлеборобов» в помещении Киевского цирка под охраной германских войск Скоропадский был провозглашён «гетманом всея Украины».

Опираясь на немецкие оккупационные власти, гетман Скоропадский ввел частную собственность на землю. По земельному закону гетманского правительства от 14 июня 1918 года собственникам сельскохозяйственных и лесных имений предоставлялось неограниченное право купли и продажи земли; подтверждалось также право наследования земельных имений. В специальной «грамоте» гетман приказывал украинским крестьянам немедленно возвратить помещикам конфискованные у них земли, живой и мёртвый инвентарь. Гетманской «грамотой» крестьянам приказывалось немедленно прекратить засев и запашку земель помещиков, пользование их сенокосами, пастбищами и лесными угодьями.

Гетманские чиновники и немецкие коменданты на местах в соответствии с этими законами издавали приказы о введении принудительных работ украинских крестьян в помещичьих имениях, о конфискации урожая с крестьянских полей для нужд германской армии и т.д.

Однако крестьяне отказывались подчиняться этим приказам. Для борьбы с подобными выступлениями крестьян немецкие оккупанты направляли в сёла карательные экспедиции, которые проводили аресты и расстрелы, сжигали целые сёла, устраивали массовые пытки неповинующихся крестьян, налагали огромные контрибуции и т. д.

Скоропадский с помощью немецких штыков и созданной им полиции («державной варты») пытался организовать массовые реквизиции хлеба и других сельскохозяйственных продуктов для отправки в Германию. 10 сентября 1918 года гетманское «правительство» подписало с немецкими оккупантами дополнительный договор, согласно которому из Украины должно было быть вывезено 115 млн. пудов хлеба, 11 млн. пудов крупного рогатого скота, 300 тыс. овец, 2 млн. штук птицы, 460 тыс. пудов сала и масла, 6,5 млн. пудов сахара, 396 млн. штук яиц и множество других продуктов.

Кроме этого, сверх указанных договоров, немецкие оккупанты вывозили в огромных количествах промышленное сырьё, промышленное оборудование, железную руду, марганец, медь и т. п.

Центральная рада

Подробности

Категория: Донбасс- Русь и Украина

Опубликовано 15.09.2014 09:17

Центральная рада

Руководимая Михаилом Грушевским Центральная рада перед своим бегством из Киева 24 января (6 февраля) 1918 году объявила в своем 4-м универсале о полной «независимости» Украины и отрыве её от России. Вслед за этим Рада 27 января (9 февраля) 1918 года подписала «мирный договор» с Германией и Австро-Венгрией. Договор имел открыто грабительский характер. За обещанную помощь в восстановлении своей власти на Украине Центральная рада обязалась поставить Германии и Австро-Венгрии до 31 июля 1918 года 60 млн. пудов хлеба, 3 млн. пудов живого веса рогатого скота, 400 млн. штук яиц, сотни тысяч пудов сала, масла, сахара и других продуктов.

Чтобы хоть как-то прикрыть военную оккупацию Украины, герман-ское правительство инспирировало официальное обращение Центральной рады к правительствам Германии и Австро-Венгрии с просьбой о «помощи». После чего, 18 февраля 1918 года, началось германское наступление на Украину, для которого австро-германское командование направило около 500 тысяч солдат. Заняв Украину, австро-германские оккупанты установили повсеместно режим кровавого террора, массовых грабежей и насилия над местным населением.

Для выкачивания хлеба германское командование создало на Украине разветвлённую сеть военизированных организаций, произвело разделение военных зон с Австро-Венгрией (в оккупационную зону австро-венгерских войск были включены южные районы Украины с портами Одессой и Херсоном), а также заключило с Центральной радой целую серию дополнительных экономических соглашений, развивавших договор, подписанный в Брест-Литовске в феврале 1918 года. По соглашению, подписанному 9 апреля, Центральная рада обязалась до 31 июля поставить Германии и Австро-Венгрии дополнительно 60 млн. пудов зерна и изделий из него. 13 апреля Рада подписала соглашение о вывозе в Германию до 31 июля 1918 года 2 750 тыс. пудов живого рогатого скота. По специальному соглашению от 21 апреля Рада обязалась поставить Германии 300 вагонов лучших сортов леса и ежемесячно вывозить 37,5 млн. пудов железной руды. Другими соглашениями предусматривался вывоз льна, конопли, железного лома, олова, цинка, ртути, кожи, мануфактуры и других товаров. 23 апреля все экономические соглашения, подписанные Центральной радой, были объединены в новый договор.

Но выполнить данный договор оказалось не так просто. Немецкий полковник фон Штольценберг телеграфировал 9 марта из Киева главнокомандующему Восточным фронтом: «Украинское правительство, несмотря на свою добрую волю, в данное время бессильно ввиду недостатка вооружённых сил и неорганизованности». О полной беспомощности Центральной рады в деле выкачивания продовольствия для Германии говорилось также в сообщении немецкого военного уполномоченного в Киеве верховному командованию: «Нынешнее украинское правительство в своё время было подходящим инструментом для заключения мира, но в настоящий момент его власть не простирается дальше власти наших штыков».

Убедившись в срыве хлебных поставок и в полном бессилии Центральной рады, германское командование в конце апреля 1918 года решило заменить её новым марионеточным правительством.

История формирования современных границ Украины

Подробности

Категория: Донбасс- Русь и Украина

Опубликовано 15.09.2014 09:16

История формирования современных границ Украины

Восточная Европа сейчас переживает множество проблем, связанных с национальными языковыми и конфессиональными вопросами. Не избежала этого и Украина. Для того, чтобы понять, откуда растут ноги у этих проблем, необходимо совершить экскурс назад и посмотреть, например, как решался вопрос с границами тех государственных образований, которые сейчас считаются предшественниками нынешней Украины.

После Брест-Литовского мира территория современных Украины и Белоруссии оказалась под немецкой оккупацией. Поскольку подконтрольная немцам территория (сюда входят еще Польша и Прибалтика) в несколько раз превосходила территорию самой Германии, да плюс к этому на дворе стоял уже 1918 год — четвертый год изматывающей первой мировой войны — немцы решили не полагаться в вопросах контроля над оккупированной территорией только на свои силы и прибегли к услугам местных антироссийских сепаратистов.

На Украине немцы поддержали сформированную еще до их прихода Украинскую Центральную Раду (УЦР), провозгласившую незадолго до этого независимость Украинской Народной Республики (УНР). Лояльность немцев была куплена ценой подписания кабального договора, на основании которого Украина вынуждена была обеспечивать Германию сырьем и продовольствием. А 25 марта 1918 года уже в Минске, также по инициативе и при поддержке немцев, была создана Белорусская Центральная Рада (БЦР), которая, в свою очередь, провозгласила независимость Белорусской Народной Республики (БНР). Тяжеловато, видимо, было у немцев с фантазией относительно названий подконтрольных государств.

Так вот, в «Третьей уставной грамоте», провозгласившей «независимость» Белоруссии, говорилось, что юрисдикция БНР распространяется на «все земли, где живет и имеет численное преимущество белорусский народ, а именно, Могилевщина, белорусские части Минщины, Виленщины, Гродненщины, Витебщины, Смоленщины, Черниговщины и смежные части соседних губерний, заселенные белорусами».

Переводя с дореволюционной географии на современную, БНР требовала себе все Полесье, часть Волыни и даже немножко современной Киевщины. То есть граница «независимой Белоруссии» должна была проходить чуть ли не по окраинам Киева. Но проблема в том, что, исходя из принципа «обещать — не значит жениться», немцы посулили отдать Полесье УНР. Причем, все, в том числе, и северное — с городами Брест, Пинск, Мозырь и Гомель. Для УНР их «украинскость» сомнению не подлежала. В итоге, и УНР, и БНР, уверовав в свою независимость, решили, как «в лучших домах Лондона», провести переговоры по поводу территориальных неурядиц.

В Киев в первых числах апреля 1918 года прибыла официальная делегация во главе с «народным секретарем БНР» Александром Цвикевичем. «Свидомые белорусы» столкнулись с нежеланием УНР признавать белорусскую независимость. Но 19 апреля 1918 года переговоры все-таки начались. С украинской стороны делегацию возглавлял член Центральной Рады Лихнякевич.

Заверив друг друга в братских чувствах, «высокие договаривающиеся стороны» приступили к дележу территории. Но тут-то и нашла коса на камень. Делегация БНР настаивала на этнографическом принципе, делегация УНР — на географическом и экономическом подходе. После долгой и утомительной дискуссии делегации пришли к соломонову решению: делить необходимо по этническому принципу с учетом экономических и географических факторов. И тут каждая из делегаций извлекла карту этнографических земель. Причем, каждая — свою. Белорусская делегация показала этнографическую карту Е. Карского 1917 года. Украинцы же продемонстрировали этнографическую карту, созданную для немецкого генштаба профессором Шеффером. Естественно, в соответствии с первой спорные территории заселены белорусами, а по второй — украинцами.

А теперь хотелось бы сделать маленькое отступление по поводу «этнографических карт», которыми и тогда, и сейчас любят размахивать многие радикальные украинские политики. Обычно карты составлялись по двум принципам: или по языковому, или по второму самоназванию.

Языковой аспект. В Российской империи было множество карт, показывающих распространение тех или иных говоров или наречий. Условно они делились на четыре группы: южно-великорусская, северно-великорусская, малорусская и белорусская. Но среди ученых не было однозначного мнения, куда какой говор причислять. Особенно это касалось переходных диалектов. Например, одни причисляли полесские диалекты к малорусской группе, другие — к белорусской. А некоторые лингвисты вообще отрицали существование отдельной белорусской языковой группы, именуя ее западными говорами северо-великорусской группы.

Второй принцип составления этнографических карт брал за основу «второе самоназвание». Поскольку подавляющее большинство населения Белоруссии и Украины на вопрос: «Кто ты?» отвечало: «Русские» или «Руськие», задавался и уточняющий вопрос. И тут можно было услышать весьма экзотические ответы: тутейшие, чернорусы, хацюны, полищуки, пенчуки, малороссы, ятвяги, кривичи, белорусы, берестюки, украинцы, казаки, гидуны (даже так!), севрюки т. д. кого в какую нацию занести зависело от политических пристрастий «картографа». Например, самоназвание «литвин». По-польски это значит «литовец». Белорусы утверждают, что это слово — синоним слова «белорус». На Украине исходят из того, что литвины — это субэтнос украинского народа, наподобие гуцулов или лемков. Так что в разные годы на спорных украинско-белорусских территориях получался абсолютно разный результат переписи.

Возьмем, например, для справки Северное Полесье.

Данные российской военной статистики за 1875 год: малороссов – 85%.

Перепись населения 1897 года: малороссов и белорусов практически поровну – по 40%.

По переписи 1909 года около 90% населения было причислено к русским.

По переписи 1931 года (когда этот край входил в состав Польши) ведущим этносом – более 50% населения — стали уже «тутейшие». И резко возросло количество поляков — до 10%.

В послевоенных переписях количество белорусов здесь прочно стабилизировалось в районе 85%, количество же украинцев составило 3-4%.

Так что «этнографические» карты никак не могли ответить на вопрос «чья земля?». Переговоры между делегациями зашли в тупик.

Начался поиск «третейского судьи». Сначала им захотел выступить руководитель УНР Михаил Грушевский. В качестве компромисса он предложил создать на спорных территориях «белорусскую автономию». Как назвал ее Михаил Сергеевич – «белорусский Пьемонт». Но белорусы внутренне возмутились: это что за Пьемонт без Италии? Вежливо, но твердо отказались. Тогда в «третейцы» пригласили завкафедрой русской истории Киевского университета Довнар-Запольского. Украинская сторона пропустила факт, что Довнар-Запольский — белорус, и в итоге ученый заявил, что Белоруссия не только имеет право на все Полесье, но и на земли значительно южнее. Где точно должны были пролегать границы «Великобелоруссии», Донвар не объяснил, но южнее Полесья уже Подолье и почти Молдавия. Мотивировал профессор подобные притязания гениально просто: «на востоке наши белорусы обрусели, на западе значительно ополячены, а наша южная часть самая ценная и в национальном, и в экономическом отношении». С большим трудом делегации УНР удалось исключить господина профессора из переговорного процесса.

Договаривающиеся стороны попытались провести плебисцит на промышленных предприятиях Гомеля, выяснить, за кого рабочие: за БНР или УНР? Рабочие огорчили обе народные республики, поскольку в подавляющем своем большинстве высказывались за «единую и неделимую Россию». После этого у обеих делегаций пропало желание опрашивать население спорных территорий.

Тогда белорусы решили апеллировать напрямую к «хозяину» — немецким оккупационным властям. И неожиданно для себя получили поддержку. Начальник германского генштаба генерал Гинденбург приказал немецким картографам провести демаркацию «межгосударственной границы по белорусским меркам». Поддержка объяснялась в первую очередь старым проверенным лозунгом «разделяй и властвуй». До этого Германия сделала много «одолжений» УНР.

Но Рада абсолютно не справлялась с возложенными на нее обязанностями. Она не обрела авторитета в обществе, не выстроила убедительной государственной структуры, занимаясь только принятием никем не замеченных громких законов и застольев после этого. Но самое главное, Рада не справлялась и с обещанными поставками сырья и продовольствия. Из-за этого 28 апреля 1918 года (без единого выстрела!) немцы упразднили УНР, а на ее месте была провозглашена «Украинская Держава» во главе с гетманом Павлом Скоропадским.

Делегация БНР все еще пребывала в Киеве и пыталась вступить в переговорный процесс с новоявленным украинским руководителем. Но Скоропадскому, решавшему важный самоидентификационный вопрос: «Я кто — русский генерал? украинский гетман? или же немецкий холуй?», было не до проблем с марионеточной БНР.

В середине июня 1918 года белорусская делегация несолоно хлебавши уехала в Минск, оставив решение территориального вопроса на потом. А потом в Киев и Минск вступила Красная Армия, и правительство БНР сбежало в эмиграцию. Навсегда.

После советско-польской войны 1920 года большинство спорных территорий окажется в Польше. После воссоединения Западной Украины и Западной Белоруссии между властями УССР и БССР чуть было не вспыхнули старые споры. Но Сталин принял соломоново решение, разрезав спорные земли пополам. С 1991 года весьма условная административная граница превратилась во вполне осязаемую государственную, по обе стороны которой живут люди, имеющие одинаковую бытовую культуру, говор, традиции, но с различной национальной самоидентификацией.

Тем, кто на Украине любит рубить с плеча в вопросах языка, веры, национальности, не следовало бы забывать, в каких сложных спорах и дискуссиях рождались эти самые границы, и что нерушимыми их может сделать только политика толерантности к гуманитарным вопросам внутри Украины.

Не менее болезненно выстраивались границы и с другим восточнославянским соседом — Россией.

В свое время в Швейцарии пересеклись пути двух таких личностей, как Владимир Ленин и Дмитрий Донцов. И хотя Владимир Ильич абсо-лютно не принял идей будущего отца «украинского интегрального национализма», в работах Ленина Украина стала фигурировать как территория, имеющая право на самоопределение наравне с Польшей и Финляндией.

В дальнейшем эта точка зрения была выражена в написанном 28 декабря 1919 года Лениным «Письме к рабочим и крестьянам Украины по поводу побед над Деникиным», где в частности говорилось: «Мы, великорусские коммунисты, должны быть уступчивы при разногласиях с украинскими коммунистами-большевиками и боротьбистами, если разногласия касаются государственной независимости Украины, форм ее союза с Россией, вообще национального вопроса». Этот взгляд у «вождя мирового пролетариата» сохранился и в дальнейшем, например, когда началась украинизация. Владимир Ильич телеграфировал Сталину по этому поводу: «насчет языка все уступки и максимум равноправия».

Так что утверждения украинских националистов о том, что «красная Москва продолжала политику царизма по отношению к Украине», мягко говоря, не соответствуют действительности. Скорее наоборот, в 20-х и первой половине 30-х годов официальная советская позиция была весьма близка ко многим заявлениям современных украинских националистов.

Это касалось вопросов языка (украинизация), религии (создание автокефальной церкви), исторической науки (в ней даже Хмельницкий рассматривался как приспешник русских феодалов) и многих других.

Все это привело к тому, что многие близкие к украинскому национа-лизму люди вошли в КП(б)У и составили в ней очень влиятельную фрак-цию, так называемых «национал-коммунистов». Среди них выделялись генеральный секретарь ЦК КП(б)У Каганович, руководитель Украинского ГПУ Балицкий, Генпрокурор УССР, а потом — нарком образования Скрыпник, руководитель республиканского Наркомпроса Шумский и так далее. Идейную основу выстраивали и некоторые деятели типа чекиста Хвылевого (Фителев), открыто призывавшего тогда: «Геть від Москви!», и известного партийного конформиста Маяковского, написавшего в те годы столь любимые современными националистами строчки: «Москаль, на Украину зубы не скаль».

Корректность советской власти к украинскому движению проявилась и в обозначении границ Советской Украины, которые практически совпадали с границами УНР, провозглашенными в третьем универсале Центральной Рады. Находившиеся тогда в руководстве УССР товарищи уже считали себя удельными князьками, поскольку образованный в декабре 1922 года СССР еще не воспринимали как единое государство. Поэтому руководство УССР собиралось расширить зону своего влияния за счет РСФСР.

Еще в начале двадцатого века по рукам деятелей украинского националистического движения ходили карты «украинских земель», в соответствии с которыми их граница проходила по Кавказскому хребту, Каспию и Волге аж до Саратова. А в перечне украинских городов, кроме Екатеринодара (Краснодара), Ставрополя и Воронежа, значился даже город Грозный. Хотя подобный территориальный кусок был УССР явно не по зубам, но аппетит разыгрался не на шутку. И вот случай подвернулся.

К донским казакам Советская власть была не столь лояльна, как к украинцам, и поэтому до 1924 года территория Всевеликого войска Донского была включена в состав Северо-Кавказского края РСФСР. Но потом, осознав, что такой крупной территориальной единицей управлять будет нелегко, из края вычленили так называемую Юго-Восточную область (предшественницу нынешней Ростовской), которая получилась географически и экономически довольно чахлой. Тогда руководство Юго-Восточной области обратилось к руководству УССР, а также почему-то в НКВД с просьбой передать в их состав порт Таганрог и город Александро-Грушевск (ныне город Шахты). Мотивировалось это тем, что Советская Украина имеет три порта на Азовском море (Таганрог, Бердянск и Мариуполь), а в РСФСР таких портов нет. Неожиданно ответ украинского руководства оказался позитивным.

Причиной тому послужил совсем не альтруизм украинского руководства, а надежда на обмен территориями между двумя советскими республиками. В обмен на два райцентра УССР захотела (в современной географии) Белгородскую область, около половины Курской, частично Воронежскую и Брянскую области, плюс часть Гомельской области Советской Белоруссии.

То есть Советская Украина за территорию с 200 тыс. населения хотела получить территорию с населением в 2 млн. человек. Писать обоснование на подобные территориальные претензии посадили профессора Дмитрия Багалея и вернувшегося в 1924-м году из эмиграции Михаила Грушевского. Последний обосновал притязания на новые территории справкой «К вопросу о восточных границах Украины», в которой, в частности, говорилось, что названные территории это — «Украинский «Новый Свет», где украинский крестьянин искал себе места для своей работы, свободной от панской эксплуатации».

В принципе, руководство УССР могло рассчитывать на успех. С од-ной стороны, в то время СССР активно выступал как защитник прав украинцев в тогдашней Польше. К «украинским» товарищам были весьма благосклонны Троцкий и ряд членов ЦК. Была надежда и на поддержку других республик СССР, во главе которых в большинстве своем стояли представители аналогичных украинской национал-коммунистических группировок. Например, Компартия Грузии в начале двадцатых годов обложила дополнительными налогами всех проживающих в республике негрузин.

Но не сбылось, как мечталось. Сопротивление планам руководства УССР пришло оттуда, откуда вообще не ожидалось, с самих «присоединяемых территорий». Руководство Воронежа, Брянска и Курска не хотело терять свои земли. Тем более, что «радянська Україна» претендовала на наиболее экономически развитые районы. Воронежцы, например, в противовес комиссии Багалей-Грушевского, создали свою историческую комиссию во главе с профессором Введенским, который обратил внимание на то, что в освещении украинских профессоров «остался в тени вопрос о самой территории, куда направлялись эти переселенцы.

Создается впечатление, будто массы новых поселенцев оседали на местах, представлявших собой действительно «Новый Свет» — области, не принадлежавшие и никем не освоенные ни исторически, ни со стороны их географической номенклатуры. Территория Воронежской губернии всецело входила в состав коренных областей, освоенных великорусским племенем, и никогда не представляла собой нейтральной, никому не принадлежащей или спорной полосы между двумя какими-либо этнографическими единицами».

Кроме того, начались массовые заявления со стороны партийных и хозяйственных органов «спорных территорий», выступавших против их присоединения к УССР. Причин тому было две. Как сейчас, так и тогда у руля Украины находились люди, всецело поглощенные гуманитарными вопросами в ущерб хозяйственным. Поэтому, например, крестьянам в РСФСР жилось чуть лучше, чем в «радянській Україні». В России, скажем, можно было брать так называемую «посевссуду», в УССР ее не было. Вторая причина — массированная «украинизация», развернувшаяся в УССР с 1920 года. Она многих пугала в самой республике, не говоря уже о «заграничье».

В то время в Украинской ССР за плохое знание украинского языка или несогласие с проводимой политикой украинизации могли оштрафовать, выгнать из партии и с работы, даже арестовать. Учитывая, что в начале 20-х годов на «спорных территориях» полностью провалилась украинизация в так называемых «национальных районах», где только 9 из предполагаемых 44 сельских обществ высказались «за» украинизацию местных школ и делопроизводства, местное руководство вполне резонно посчитало, что после включения в состав УССР, их за это по голове не погладят. Поэтому уездные съезды советов «спорных территорий» проголосовали против присоединения к УССР.

Союзный центр оказался в весьма щекотливом положении. УССР Таганрог как бы уже отдала, но взамен ничего не получила, однако, и игнорировать мнение местных органов власти тоже было нельзя. На дворе стояла середина двадцатых, СССР еще не стал авторитарно-тоталитарным государством, способным игнорировать народные чаяния. В результате Сталин возложил решение вопроса на совместную «Комиссию по урегулированию границ». Но ничего путного эта комиссия решить не могла, и каждая из сторон постоянно апеллировала к союзному ЦИК, ЦК ВКП(б) и другим.

В результате разбираться с тем, какому этносу принадлежат «егун-ские» говоры (чем, в основном, и занималась «Комиссия по урегулированию»), прислали члена ЦК ВКП(б) Авеля Енукидзе, который тогда больше поддерживал Сталина во внутрипартийной борьбе и не хотел усиления украинских троцкистов, а потому заявил: «В Украинской ССР имеется сейчас не менее 3 миллионов великорусского населения, поэтому спор вести из-за того, что какой-то островок с украинским населением останется в пределах РСФСР только потому, что это украинское население, конечно, нельзя». В результате было решено выровнять границы по экономическому принципу, то есть населенные пункты приписывались к республике по наличию дорог и связей с райцентрами. Да и украинская сторона начала спешить с закрытием «пограничного» вопроса, поскольку ее уездные и сельские советы, граничащие с РСФСР, особенно в Донецкой губернии, начали массово проситься в Россию.

Чтобы не потерять того, что имели, лидеры УССР в конце 1925 года согласились в обмен на Таганрог и Александро-Грушевск получить Путивль с тринадцатью окрестными селами (населенными преимущественно неукраинцами), а также при уравнивании границы в состав УССР было включено еще 9 сел. Это был, безусловно, не равноценный обмен. Ни с точки зрения географии и экономики, ни с точки зрения демографии. Еще три года после этого на разных уровнях обсуждался вопрос о русско-украинской границе, но ни к каким изменениям это не привело.

Это был один из первых примеров, когда украинское руководство начинало пересматривать ранее заключенные договоренности, реально не рассчитав свои силы и возможности их выполнить.

Теперь обратим свой взгляд на запад.

Западная Украина сейчас считается чуть ли не центром украинской культуры и политики, хотя еще каких-то полтора столетия назад о культуре и политике, тем более украинской, там можно было говорить весьма условно.

Территория, которую мы традиционно называем Галичиной, доста-точно поздно вошла в состав Древней Руси. В 987 году эти земли присо-единил к своему государству Владимир I Святой (к тому времени Русь как государство уже существовала 120 лет). Но и в составе единой Руси Галичина не задержалась: в 1087 году было образовано самостоятельное княжество. Тем не менее, нахождение в составе древнерусского государства сыграло глобальную роль в самосознании его жителей, большинство которых приняло православное христианство и на столетия вперед стало ассоциировать свое самосознание с понятиями русский (руський) и русин.

В 1349 году Галичина была захвачена Польшей. Это привело к тому, что правящий слой на бывшей окраине Руси начал усиленно полонизироваться, перенимая язык, культуру и веру у своих поработителей. После заключения в 1596 году Брестской унии, по которой Православная Церковь Западной Руси подчинялась папе римскому, польское влияние стало распространяться и среди широких масс населения.

В 1772 году достаточно прогнившая конструкция польского государства начала рассыпаться, и произошел раздел Речи Посполитой, по которому Галичина перешла Австрийской империи.

В Австрии Галичина была одним из самых бедных и слаборазвитых регионов. Но в то время здесь происходил уникальный процесс: у одно-родного по своему происхождению населения одновременно стали скла-дываться две национальные самоидентификации. Первая получила в исторической науке название русофильства (москвофильства). Его адепты стояли на том, что на территории бывшей Руси сформировалось мощное и в политическом, и в культурном отношении государство — Россия (что по-гречески и означает Русь) и именно оттуда стоит заимствовать уже сложившийся язык (русский), религию (то есть отказаться от унии и снова вернуться в православие), идеологию (консерватизм, ориентированный на монархию Романовых). Русофилы общались и писали на русском языке (правда, в нем проскакивали местные диалектные словечки), создали сеть общественных и учебных учреждений. До середины 90-х годов 19-го века именно русофилы были основной политической силой Галичины.

Вторым национальным движением, развивающимся параллельно с русофилами, было так называемое украинофильство. Кредо его приверженцев состояло в том, что Русь распалась слишком давно, у ее регионов был сложный исторический путь, в результате которого возникли различия — языковые и культурные. Кроме того, украинофилы стояли на позиции, что галичане являются составной частью не русского народа, а украинского, который проживает не только в Австрийской, но и в Российской империи и известен там как субэтнос «малороссы». В своей идеологии украинофилы сочетали, с одной стороны, лояльность империи Габсбургов, с другой — приверженность популярным в Европе идеям социализма.

Естественно, что оба течения враждовали друг с другом. И не факт, что победили бы украинофилы. Но разразилась первая мировая война, и Австро-Венгрия провела массовые карательные акции против русофилов, считая их пособниками России. В результате, около 200 тысяч человек погибли, еще около 300 тысяч покинули Галичину. И это при трехмиллионном восточно-славянском населении края!

В конце 1918 года «лоскутная империя», как называли Австро-Венгрию, стала разбегаться по национальным квартирам. Подобную же попытку предприняли и галичане. Была создана так называемая ЗУНР — Западно-Украинская Народная Республика. Попытка эта оказалась провальной. ЗУНР, просуществовав полтора месяца, рухнула под ударами войск провозгласившей свою независимость Польши. Бежавшие из Галичины военные отряды ЗУНР под именем Украинской Галицкой Армии (УГА) установили своеобразный рекорд по предательствам, успев повоевать и за петлюровцев, и за красных, и за белых. Политическое руководство ЗУНР в тот момент сбежало в подконтрольный Петлюре Киев, где 22 января 1919 года подписали «Акт о злуке».

Сейчас эта дата отмечается как государственный праздник День злуки, правда, при этом упускают из виду две вещи: руководство ЗУНР на тот момент не контролировало ни пяди земли, к тому же украино-галицкие националисты возжелали войти в состав «Большой Украины» исключительно на правах широчайшей автономии (вплоть до наличия собственной армии и самостоятельной внешней политики). Естественно, такая «злука» не имела никаких юридических последствий для Украины.

А вот начавшаяся в 1920 году советско-польская война подобные последствия имела. Польша, воодушевленная своими успехами в Галичине, решила исполнить розовую мечту всех польских националистов — возродить Речь Посполитую в границах 1772 года. Но Красная Армия сумела развернуть массированное контрнаступление, в результате чего дошла аж до Варшавы.

Сложившаяся ситуация не могла не напугать Антанту, которая понимала, что, прорвись Красная Армия в Германию и Венгрию, вся Европа заполыхает в революционном пожаре. Поэтому руководитель британского МИД Джордж Керзон предложил остановить наступление Красной Армии на условной линии от Карпат до Гродно, получившей название «линия Керзона». 10 июля 1920 года Польша предложила признать эту линию межгосударственной границей. Но Троцкий и его единомышленники, опьяненные успехами и идеями «перманентной революции», отказались от этого предложения и продолжили наступление. Однако, благодаря поддержке Франции и практически полной мобилизации мужского населения, поляки отбили наступление Красной Армии, в результате чего в 1921 году РСФСР и УССР пришлось подписать с Польшей достаточно унизительный Рижский договор, по которому за Польшей оставались западные части Украины и Белоруссии.

Галичина снова оказалась в сфере политического и культурного влияния Польши. И если до 1918 года многие поляки лживо заверяли украинцев в своей дружбе и братских чувствах, то после Рижского договора лирика была забыта, и поляки начали проводить политику социально-экономического и политического гнета граждан непольской национальности. Национальные движения в Галиции тогда переживали серьезный кризис. Русофильство практически сошло на нет, а на обломках украинофильства во второй половине 20-х годов буйным цветом начал расцветать украинский интегральный национализм, взяв за образец для подражания итальянский фашизм и германский национал-социализм.

В СССР, в свою очередь, очень сильно переживали упущенные воз-можности, предложенные Керзоном, поэтому создавали просоветские организации на Западной Украине. А на территории УССР проводилась политика украинизации, не в последнюю очередь, чтобы завоевать симпатии галичан. В определенной мере эта политика имела успех. Часть Галицкой интеллигенции стала с надеждой посматривать на «советскую Украину», где активно развивали заимствованную у украинских националистов тему воссоединения украинских земель. В 1939 году между СССР и Германией был подписан договор, получивший название пакт Риббентропа-Молотова и подразумевавший раздел территорий в Восточной Европе.

Первого сентября 1939 года Германия напала на Польшу. Сталин медлил, выжидая реакции мирового сообщества, в первую очередь Франции и Англии, предоставивших Польше свои гарантии. Но западные державы развязали против Германии так называемую «странную войну», в которой никаких серьезных боевых действий не велось. Немецкие войска вышли уже на линию Керзона, и, промедли СССР еще хоть немного, Гитлер мог забрать эти земли как «ничейные». Поэтому в ночь с 16 на 17 сентября советские войска перешли советско-польскую границу и взяли под контроль территории Западной Украины и Западной Белоруссии, после чего местные Народные сборы попросились в состав Советского Союза.

Произошло долгожданное воссоединение. Но, с точки зрения международного права, оно не было правомочным, о чем Сталин никогда не забывал. Именно поэтому 16 августа 1945 года был подписан советско-польский договор, предварительно согласованный с Англией и США, который закреплял Галичину за СССР. В дипломатических кругах ходит байка, что польская делегация пыталась возражать, мотивируя свой протест тем, что Львов никогда не принадлежал Российской империи, на что Сталин достаточно резко заявил, что Львов России, конечно, не принадлежал, а вот Варшава принадлежала.

Западная Украина — это не только Галичина, но и Буковина с Закарпатьем. Первая была присоединена к УССР в 1940-м. Тогда СССР, видимо, настолько сильно нагонял ужас на румынскую монархию, что 27 июня 1940 г. она безропотно согласилась на ультиматум советского государства, отдав СССР пятую часть своей территории — не только Северную Буковину, но также Молдавию и Южную Бесарабию.

Другим особым регионом было Закарпатье. В период Австро-Венгерской монархии Закарпатье, называемое тогда Подкарпатской Русью, в отличие от Галичины и Буковины, непосредственно подчинялось Будапешту, а не Вене. Поэтому венгры где могли, там и вредили австрийцам: в противовес австрийской поддержке украинофилов мадьяры поддерживали русофилов. Поэтому после первой мировой войны Подкарпатская Русь не делала серьезных попыток присоединиться к каким-либо украинским государственным объединениям, а на основании плебисцита выразила желание присоединиться к Чехословакии, в составе которой сохранила автономный статус. После «мюнхенского сговора» начался демонтаж Чехословакии как централизованного государства. В октябре 1938 года после первых свободных выборов в парламенте автономии сложилось русофильское большинство, которое сформировало правительство во главе с ярым русским националистом Андреем Бродием.

В правительство также взяли и нескольких украинофилов, в том числе и Августина Волошина. Тот написал донос на Бродия, которого сразу же арестовали. Волошин пытался узурпировать власть в автономии, но Гитлер дал согласие на оккупацию Подкарпатья Венгрией, и 15-17 марта 1939 года захват совершился. Осенью 1944 года Советская Армия освободила Закарпатье. Сразу же оживилась дискуссия: к кому примкнуть? 18 ноября 1944 года в Мукачево произошел так называемый православный съезд, высказавшийся за присоединение Подкарпатской Руси к РСФСР на правах автономии. Была даже избрана делегация для поездки к Сталину. Но не успели. На следующий день, 19 ноября, была собрана первая конференция коммунистов Закарпатья, которая приняла резолюцию «О воссоединении Закарпатской Украины с Советской Украиной в составе Советского Союза». И началась подготовка к съезду народных комитетов. 26 ноября 1944 года съезд под предводительством коммунистов также попросился в состав УССР. Естественно, Сталину украинские коммунисты были ближе, чем русские православные.

На основании решения этого съезда Советский Союз 9 июня 1945 года заключил договор с Чехословакией о присоединении Подкарпатской Руси на правах области (получившей название Закарпатской) к советской Украине.

На этом (если не считать присоединения Крымской области в 1954 году) закончилось формирование территории современного государства Украина. И как бы сейчас ни оценивали недавнее прошлое, ведущую роль в территориальном формировании Украины сыграл именно Советский Союз.

Так что нынешнему руководству Украины при решении вопросов, связанных с национальными, языковыми и религиозными проблемами, не стоит забывать о том, что границы современной Украины чертились весьма произвольно и во многих случаях право так называемой титульной нации здесь не действует, а также в каких спорах, в том числе территориальных, рождалась страна, и проводить взвешенную региональную политику, чтобы не потерять собранное не ими и до них.

Кто и как продавал Украину

Устоявшимися фразами в околополитических кругах современной Украины на сегодняшний день являются «Украину продали» (свои) или «Украину на корню купили» (чужие). Правда, мало кто догадывается, что подобная практика торговли национальными интересами возникла не сегодня и даже не вчера, а в период Гражданской войны в России, когда впервые Украина попыталась устами немногочисленных своих сторонников заявить о своем существовании. Причем, явную «торговлю» проводили те люди, которые сейчас официальной идеологией считаются чуть ли не героями и образцами для подражания.

Ярослав Галан

Подробности

Категория: Донбасс- Русь и Украина

Опубликовано 15.09.2014 09:15

Ярослав Галан

Имя Ярослава Галана, западноукраинского журналиста, публициста и драматурга, практически не упоминается в современной Украине. Школьники не изучают его произведений, хотя курс украинской литературы забит малоизвестными авторами и их весьма посредственными произведениями. Книги Галана не переиздаются, улицы, носящие его имя, давно переименованы, а единственный памятник во Львове был снесён ещё в 1992-м.

Отчего такое отношение к человеку, который в своё время поднял украинское слово до вершин публицистики и реалистичной прозы? Про-блема в том, что до самого последнего времени на Украине в гуманитар-ной сфере господствовали концепции и идеи, против которых столь яростно выступал Ярослав Галан. Вот поэтому его фигуру столь активно пытались спрятать от населения Украины. Но сейчас, когда, возможно, хватка оранжево-коричневого зверя слегка ослабла, думаю, будет не лишним напомнить, кто такой Галан, о чём он писал и какие мысли высказывал. Тем более, за свои идеи и взгляды он заплатил самым дорогим, что есть у человека. Своей жизнью.

Итак, Ярослав Александрович Галан родился 27 июля 1902 года в семье мелкого служащего в местечке Дынив, что на реке Сан (теперь Польша). Учился сначала в местной школе, потом в Перемышле – в гимназии.

В своих произведениях писатель не раз с грустью и не без юмора возвращался к годам детства. Например, в последнем памфлете «Плюю на Папу» он вспомнил свой первый конфликт со служителями униатской церкви. Однажды греко-католический священник спросил его в школе: «Почему Святого отца (то есть Римского Папу) называем Пием?» На это был получен простодушный ответ: «Потому, что святой отец любит выпить». И тогда на теле парня униатский священник оставил несмываемые следы от розг. Со свойственным ему сарказмом Галан писал: «Господь не наделил меня смирением, и, видимо, поэтому, вернувшись домой, я уже с порога сказал матери: «Плюю на папу!»

Но вряд ли маленького Ярослава в семье за столь своенравное заявление сильно журили. Дело в том, что семья Галана принадлежала к «русофилам» – национальному движению в Галичине, стремившемуся сохранить свою древнюю, изначально русскую самоидентификацию, русский язык, возродить доуниатское православие и, самое главное, противостоять проектам австрийского правительства навязать жителям Червоной Руси новую этническую самоидентификацию, лояльную династии Габсбургов. Понятно, что в семье Галанов авторитет Римского Папы, одного из угнетателей русского народа Галичины, не сильно котировался.

Началась Первая мировая война. В биографии Ярослава произошло событие, которое сыграло чрезвычайно большую роль в его жизни и творчестве. За симпатии к русскому народу отец Ярослава попал в концлагерь для политических заключенных Талергоф, куда были депортированы десятки тысяч русофилов со всей Галичины, многие из которых так и не вернулись оттуда.

Осенью 1914-го года Перемышль был освобождён русскими войсками. Но в мае-июне 1915 года австрийцы развернули контрнаступление, возникла угроза оккупации города. Чтобы не подвергнуться новым репрессиям австро-венгерских властей, мать Галана вместе с детьми при содействии русской военной администрации эвакуировалась в Ростов-на-Дону. Здесь Ярослав учился в русской гимназии.

В 1918 году семья Галана возвращается в Перемышль. Ярослав после того, что увидел и пережил в России, резко и больно почувствовал удушливую атмосферу польского национализма, царившую в новосозданной Польше. В 1922 году Галан заканчивает Перемышльскую гимназию. Его всё больше захватывают литература, театр, музыка. В 1923 году он поступает в Венский университет на факультет славянской филологии. Здесь Ярослав сближается с рабочей молодёжью, становится членом рабочего общества «Единство».

Во время летних каникул 1924 года он уехал в страну Данте и Рафаэля. Это путешествие сыграло большую роль в развитии Галана. В Италии он не только увидел достопримечательности мировой культуры. Здесь он впервые столкнулся с фашизмом «в стадии его осуществления». Он наблюдал избиения левых активистов, аресты оппонентов режима, слышал националистическую риторику. Именно тогда Ярослав Галан решает для себя, что всю жизнь он посвятит борьбе с фашизмом и его идейным ответвлением – национализмом.

Единственной силой, системно боровшейся с этими идеологическими проявлениями в странах Европы, были только коммунисты. И именно это очень сильно повлияло на идейный выбор молодого писателя. Кроме того, была ещё одна причина перехода Галана на коммунистические позиции: в 20-е годы национальные движения в Галиции переживали серьёзный кризис, русофильство практически сошло на нет. Причиной этого был тот факт, что православная монархия Романовых (присоединиться к которой мечтали все убеждённые русофилы) перестала существовать, а на её месте образовался атеистический Советский Союз.

В СССР, в свою очередь, очень сильно переживали упущенные воз-можности, предложенные лордом Керзоном (переход под власть СССР всех этнических украинских земель), поэтому создавали просоветские организации на Западной Украине. А на территории УССР проводилась политика украинизации – не в последнюю очередь, чтобы завоевать симпатии галичан. В определенной мере, эта политика имела успех. Часть галичанской интеллигенции стала с надеждой посматривать на «советскую Украину», где активно развивали заимствованную у украинских националистов тему воссоединения украинских земель, но уже под советской эгидой. Поэтому Ярослав Галан, войдя в противоречие с семейной традицией, как коммунист также стал себя считать «украинцем». Правда, при этом сохраняя очень сильные русофильские настроения, что, чётко прослеживалось в его произведениях.

В конце 1924-го Галан приезжает в Перемышль, где сближается с местным коммунистическим подпольем. Впоследствии из-за материального затруднения (польская полиция арестовала отца Ярослава) он переводится в Ягеллонский университет в Кракове. Здесь он отдаётся общественной, научной и литературной работе, становится одним из организаторов украинского общества «Пролом». В университете Галан создаёт свою первую пьесу «Дон Кихот из Эттенгайма».

Галан был одним из организаторов группы украинских писателей «Горно». В комедии «99%» (1930 г.), впервые поставленной полулегальным львовским «Рабочим театром», Галан критиковал деятельность националистических партий. Тема осуждения национальной сегрегации поднимались в пьесах Галана «Груз» («Вантаж», 1930 г.) и «Ячейка» («Осередок», 1932 г.), призывающих к единству действий украинского, польского и еврейского пролетариата.

За свою политическую позицию писатель неоднократно подвергался преследованиям и тюремному заключению (в 1934 и 1937 годах). Ярослав Галан был одним из организаторов антифашистского конгресса деятелей культуры во Львове в 1936 году. Кроме того, он принял участие в крупнейшей политической манифестации 16 апреля 1936 года во Львове, расстрелянной польской полицией (всего было убито тридцать и ранено двести участников демонстрации). Памяти погибших товарищей Галан посвятил рассказ «Золотая арка».

После того, как в СССР в 1938 году Коммунистическая партия Польши и Коммунистическая партия Западной Украины (КПЗУ) были репрессированы как польские шпионские организации, жена Ярослава Галана Анна, которая училась на тот момент в Харькове, как член КПЗУ была арестована и расстреляна. Этот инцидент тем не менее никак не повлиял на мировосприятие Галана.

После присоединения Западной Украины и Западной Белоруссии к СССР в сентябре 1939 Ярослав Галан печатался в западноукраинской советской прессе, писал очерки и рассказы об изменениях на воссоединённых западных областях УССР. В годы Великой Отечественной войны работал в редакциях фронтовых газет, а также на радио, в 1943 году издал сборник военных произведений «Фронт в эфире». В военные и послевоенные годы осуждал украинских националистов (бандеровцев, мельниковцев, бульбовцев) как пособников нацистских оккупантов. В 1946 году в качестве корреспондента газеты «Советская Украина» представлял советскую прессу на Нюрнбергском процессе по делу немецких военных преступников.

В Советской Украине можно было практически легально русофобствовать. Требовалось лишь из тактических соображений менять словосочетание «русский народ», например, словосочетанием «русский царизм» – и нести любую чушь про унижение, уничтожение и страдания украинского народа. Тем более, в поддержку таким высказываниям добавлялись мнения таких маститых русофобов, как Иван Франко, Иван Нечуй-Левицкий, Лариса Косач (Леся Украинка) и т.д. легализованных при советской власти как «украинские классики». Зато тема возникновения и развития украинского национального движения, перерождения его в украинский национализм для советского человека оставалась тайной за семью печатями. Нет, кое-где время от времени выходили брошюрки о зловредности украинского национализма, но там в основном упор делался на «антисоветскость» данного явления. Ни про галицких русофилов, ни про развитие украинского национализма в тесном сотрудничестве, например, с Австро-Венгерской империей в советской публицистике было днём с огнём не сыскать. Единственные крохи, которые на эту тему можно было найти, содержались именно в произведениях Галана, который по факту своего происхождения и проживания, как говорится, «был в теме».

Например, его публицистический рассказ «Хватит!», вышедший уже после трагической гибели писателя в газете «Советское Закарпатье» на русском языке, является своеобразным пересказом идей подкарпатских и галицких русофилов. Приведу ряд выдержек из этого рассказа: «Но надежда на освобождение с Востока не замирала в народной душе. Закарпатская беднота свято верила, что настанет время, и народы империи Романовых сбросят с себя ярмо, установят народную власть и под руководством великого русского брата, понесут свет свободы всем обездоленным. Однако ждать, сложа руки, пока это произойдет, нельзя было, ибо это грозило гибелью. И народ начинает организованную борьбу, против крайне обнаглевших угнетателей.

Эта борьба, выражалась, в единственно возможной на тот момент времени в закарпатских условиях форме – в форме организованного возвращения крестьян в лоно православной церкви. Таким образом, народ не только выступал против навязанной ему врагами религии, но и против самого режима врагов, составной частью аппарата которого, была униатская церковь. И не только это. Возвращение к православию было одновременно демонстрацией религиозного и национального единства с братьями над Днепром и проявлением несокрушимого стремления украинского народа Закарпатья в государственное объединение с родной семьей трех русских народов.

Это было народное движение. Идея борьбы, родилась в народных низах, и первыми и наиболее храбрыми в этой борьбе были представители сельской бедноты.

Началось движение почти одновременно и на Закарпатье, и за океаном, в больших скоплениях закарпатской крестьянской эмиграции. Его центром было село Иза, где в течение короткого времени вернулось к православию 90% жителей. Весть об этом испугала мадьярские власти и вызвала панику в униатских кругах. С амвонов посыпались угрозы, но безрезультатно. Количество православных в селах росла, движение постепенно охватывал всю территорию Закарпатской Украины. Крестьяне бойкотировали униатских священников, а за отсутствием православных священников сами крестили детей и сами хоронили покойников. Организовывались группы паломников, посещавших Почаевскую и Киево-Печерскую лавру, некоторые молодые крестьяне шли в Россию и там поступали в духовные семинарии. Для униатской консистории создалось серьезное положение. С помощью венгерской жандармерии, «мадяроны» (сторонники венгерской ориентации Подкорпатской Руси - прим. автора) в рясах переходят к контрнаступлению. В селе Иза появляется агент жандармерии, униатский священник-миссионер Андрей Азари и проводит расследование: рыщет по домам, выспрашивает, вынюхивает, шарит по чужим шкафам и сундукам и, наконец, находит изданную в Америке противоуниатскую брошюру «Где нужно искать правду». Он пишет донос в консисторию, после чего в Изу прибывает отряд жандармерии, который проводит массовые аресты. Скованных крестьян помещают в Сиготскую тюрьму.

Через некоторое время происходит 1-й мармарошский процесс. Подсудимых обвиняют в попытке оторвать Закарпатскую Украину от Венгрии и присоединить ее к России. Аргументы защиты отскакивают от судейских голов, как горох от стены. Обвиняемым объявляют приговор: изянские крестьяне получают по году тюрьмы, а некоторые и больше ...

Однако репрессии не помогли, было уже поздно: забитый и, казалось, крайне уже затравленный народ Закарпатья просыпался.»

В этом отрывке Ярослав Галан максимально «близко по тексту», разве что заменив словосочетание «Подкарпатская Русь» на «Закарпатскую Украину», рассказал знаковую для русофилов и современных политических русинов историю первого Мармарош-Сиготского процесса. Историю, про которую при советской власти не принято было вспоминать.

Не забывает Галан и героев русского народа Подкарпатской Руси. Рассказывая о втором Марморош-Сиготском процессе, Ярослав Александрович писал: «Крестьян арестовывают десятками и сотнями, их избивают, пытают и едва живых гонят в известную уже мармарошскую тюрьму. Два года спустя, на скамью обвиняемых сажают 94 человека (исключительно крестьян) – героев второго мармарошского процесса. Обвинительный акт вменяет подсудимым государственную измену, мятеж против государства и агитацию против венгерской нации и греко-католической (т.е. униатской) церкви.

Главным обвиняемым был православный священник Александр Кабалюк, который, узнав о массовых арестах своих прихожан, вернулся из эмиграции и добровольно сел на скамью подсудимых. Такой же крестьянин, как и его товарищи по тюрьме, он хотел делить с ними судьбу и скорби ...

Тяжёлый это был крест и кровавый. На суде оказалось, что не было издевательств, которым не подвергали заключённых во время двухлетнего «следствия». В результате пыток подсудимые Бабинец, Борканюк и Вакар сошли с ума...»

Алексей Кабалюк – это недавно прославленный УПЦ МП в лике святых Алексей Карпаторусский, также знаковая фигура как для русофилов, так и для современных политических русин. Ярослав Александрович, пусть и делая некоторые уступки в терминологии, всё-таки доносил до своих читателей основную канву событий того времени. Прекрасно понимая, что украинский национализм удачно мимикрировал под «советское украинство», просто притаился и ждёт своего часа, а вот наследие галицких русофилов могло и полностью забыться на восточнославянской территории. Вот Галан и делал все от него зависящее, чтобы не забылось.

Именно поэтому он и назвал один из своих последних очерков «То, чего нельзя забыть». Формально написанный к 800-летию Москвы, он звучит настоящим гимном русофильству, в котором Ярослав Александрович максимально сильно проходится как по украинскому национализму, так и по самой практике украинства, в том числе и просоветского, которое, воплощено для Галана в образе харьковского чекиста Николая Фителёва (псевдоним Мыкола Хвыльовый).

Вот что пишет в этом очерке Галан: «Началось с Михаила Грушевского, по профессии историка, по духу - врага истории. В его руках благородная муза Клио свелось «на нет» и была вынуждена служить грязным богам с берегов Шпрее и Дуная. Малодушие, с которым Грушевский относился к историческим документам, должно удивить лишь наивных. Эти наивные не знали, что для Грушевского все средства были хороши, если они вели к цели. А цель у Грушевского была одна: оторвать Украину от Москвы и присоединить её к Берлину, присоединить в переносном, а если надо будет, то и в буквальном смысле этого слова.

Ради этой цели делалось всё, что только можно было делать. Прежде всего, Грушевский меняет местонахождение: климат австрийского Львова больше способствовал его творческим планам. За сто шагов от усадьбы цисарьско-королевского наместника Грушевский садится за работу, и вот из-под его пера выходят всё новые и новые листы «Истории Украины», в которой чем дальше, тем меньше истории и всё больше фальсификации.

Общее происхождение украинского, русского и белорусского народов? Оно для Грушевского не существует. Ещё при Владимире Великом была Украина самостоятельная, ни от кого не зависимая, и баста. Читая рассказ этого темпераментного историка о древности, удивляешься, почему при Ярославе Мудром не было «Просвит» и почему летописец Нестор не ездил также за вдохновением в Вену...

Русские? Здесь уже историк превращается в демонолога. Москва в Грушевского – это демоническая сила финских болот, которая появляется на сцене только тогда, когда Украине нужно причинить какую-то очередную обиду. Грушевского ничуть не беспокоит то, что факты говорят другое: его ничуть не смущает то, что иначе, совсем иначе, думали о Москве наши предки – трудовой люд Украины.

Невыгодные факты этот «историк по заказу» обходит молчанием, а отсутствие выгодных, компенсирует догадками или обычными сплетнями.

Рассказывая о Богдане Хмельницком, этот «историк» превращается в беллетриста. Не имея каких-либо доказательств того, что Хмельницкий разочаровался в Переяславе, Грушевский не сдаётся и применяет метод, заимствованный у авторов исторических романов. Он пишет тогда не о делах Богдана, а о его ... мыслях, причём эти мысли оказываются тождественными с мыслями будущего председателя Центральной рады.

Желая показать нам, что Хмельницкий ненавидел Москву не менее Грушевского, автор «Истории Украины» ищет помощи у Выговского, который, дескать, рассказывал московским боярам о том, как якобы Хмельницкий на старшинской раде 1656 «воззвал, как сумасшедший и неистовый, что нет выхода, как отступить от Москвы и искать себе другой помощи». Повторив за Выговским эту сплетню, автор тут же отмечает, что Выговский сказал это боярам, «предотвращая их ласки себе на будущее», и, таким образом, описывает Выговского как интригана и подхалима. Но достаточно было, чтобы Выговский оказался человеком «западной ориентации», предал Москву и вместе с поляками пошел на неё войной, и Грушевский вдруг становится энтузиастом интригана и подхалима, величая его едва ли не национальным героем.

К большому горю Грушевского, украинский народ не разделял западной ориентации ни с Грушевским, ни с Выговским, ни с Мазепой, а наоборот, в русских он видел не демона, а родного брата. Доказательств того в истории Украины так много, что не упомянуть об этом Грушевский не мог. Хочешь, не хочешь, он вынужден признать, что под Германовкой «с Выговским было только наёмное войско и поляки», поскольку все украинцы покинули его и перешли к Юрию Хмельницкому. Беспомощен Грушевский и пред Полтавой. Но нужно это явление как-то объяснить, и Грушевский объясняет: народ был де тёмный, верил ложным слухам. Кроме того, этот народ, видите ли, очень не любил поляков и шведов.

А Грушевский любил, особенно шведов. Однако в практической жизни, из-за непригодности шведов он перелил эту любовь к немцам и, как председатель Центральной рады, пригласил их на Украину. Историк, апологет, панегирист Мазепы выступает в роли Мазепы № 2. Но судьба в лице немецкого лейтенантика избавляет Мазепу № 2 от второй Полтавы, и всё кончится старательным обыском карманов учёного-«западника».

Грушевский сходит с арены, но последователи его остаются. В Харькове чистосердечно ломает шапку перед Западом Николай Хвылевой, во Львове – Дмитрий Донцов. Оба они делают это с размахом, которому мог бы позавидовать Михаил Грушевский. Тот хоть иногда сохранял, по крайней мере, элементарные правила приличия. Хвылевой и Донцов в лакейском экстазе теряют всякую меру, всякое человеческое подобие. Фанатичная ненависть к красной, революционной Москве – вот весь идейный багаж этих возвеличивателей «западной культуры». Ненависть к Москве будила их ненависть к собственному украинскому народу, который свою судьбу, своё настоящее и будущее, связал с судьбой и будущим звездоносной северной столицы. <…>

Хвылевой предстает перед читательской массой в позе страстотерпца с терновым венком на голове и устами своего героя Карка спрашивает: «Неужели я лишний человек, что люблю безумно Украину?» Интересующимся он готов даже показать виновника своих страданий. Это, мол, «московская сила, большая, огромная, роковая». И тут же он предлагает панацею от своего горя: «Побег от психологической Москвы и ориентация на психологическую Европу».

Читатели разводят руками: на какую это психологическую Европу советует им ориентироваться Хвылевой? На Европу Маркса? Зачем же тогда бежать от марксистской революционной Москвы? Певец «голубой Савойи» (так Хвылевой называл Украину, – прим. автора) двусмысленно подмигивает и у «вальдшнепа» (имеется ввиду рассказ Хвылевого «Вальдшнепы», – прим. автора), подсовывает читателям ответ. Этот ответ они услышат из уст молодой последовательницы Муссолини и Донцова ... <…>

Идейный отец Хвылевого – Дмитрий Донцов – имел больше счастья, чем его харьковский воспитанник. Деятельность Донцова не только не вызвала возражений со стороны правительства Пилсудского, а наоборот, она шла по линии интересов и стремлений руководящие сил тогдашней Речи Посполитой. Донцов умел использовать благоприятную конъюнктуру. Прибрав к рукам львовский журнал «Литературно-научный вестник», он делает из него трибуну воинствующего национализма. То, что у Хвылевого звучало как намёк, в «Вестнике» гремит как иерихонские трубы. Здесь уже не найдёте завуалированных призывов типа «ориентации на психологическую Европу» и «бегства от психологической Москвы». Вместо «ориентации» на Европу Донцов провозглашает службу Европе, а «бегству от Москвы» он противопоставляет недвусмысленное наступление на Москву.

Надо сказать, что донцовской слабости к Западу было почти столько лет, сколько и слабости Грушевского. Донцов в 1914 году подвизался в «Союзе освобождения Украины» и показал себя очень оперативным исполнителем поручений немецкой разведки. В 1918 году он дослужился до того, что из рук генерала Эйхгорна получил ответственную должность у гетмана Скоропадского. Поняв все технические детали службы Западу, он – недобровольно, наконец, приехал во Львов и здесь посвятил свои силы «теории».

Прежде Донцов открывает «жадную душу фаустовской человека», которая, по его мнению, «могла родиться только в цивилизации, созданной историей Европы». Характерными чертами этого, созданного Донцовым, «человека Запада» является, по его словам, «полнота самоотречения и абстрактное, чисто спортивное наслаждение образом, дух экспансии и творческого задора». Нарисовав цветами радуги, портрет «человека Запада», Донцов берет чёрную краску и рисует ею... Москву.

Не рисует, а поносит. Русских он причисляет к «расе слабых, народу-плебею». Примерно такой же диагноз даёт Донцов и русской литературе. Чтобы, чего доброго, у Альфреда Розенберга не возникли сомнения относительно лояльности его львовского подголоска. Подголосок порочит не только Москву, не только русских, но и весь славянский мир, для которого этот ученик немецкого дьявола находит только одно определение – «беспозвоночные». Не щадит Донцов и Украину, её он насмешливо называет «Прованс», а народ её «бесхарактерным и безвольный рабом». <…>

Европеизированный Донцов придумывает более изысканные методы расправы с «взбунтовавшей чернью», чем мог их придумать недостаточно ещё европеизированный Грушевский. Донцов вызывает духов Торквемады, перед его восхищённым взором горят уже огни «святой инквизиции», он слышит уже железные шаги так тепло описанных им завоевателей – конкистадоров. Он с нетерпением ждёт, когда эти конкистадоры принесут на мечах народами России и Украины судьбу ацтеков. Для тех, кто уцелеет, он готов возобновить крепостничество и печатает в своём журнале статью, которая должна обосновать введение в предстоящей фашистской Украине «права первой ночи».

Наконец, день Донцова наступает. Западные конкистадоры во главе с Адольфом Гитлером идут войной на Восток. Идут, если верить Донцову, «для абстрактного, чисто спортивного наслаждения образом».

Но произошло то, чего возвеличиватели жадной души «фаустовского человека» и враги Москвы ну никак не ожидали. Миллионные армии западных конкистадоров потерпели позорное поражение, а обречённая Донцовым «раса слабых плебеев» разнесла в пух и прах империю, перед которой стала на коленях чуть не вся донцовской Европа ...

Празднуя 800-летие Москвы, мы не идеализируем её прошлого, но мы не забываем и о том, что в самые чёрные дни царского и боярского произвола никто ни в Москве, ни под Москвой не устраивал ведьминых процессов и что никому здесь и в голову не пришло делать из десятков тысяч ни в чём не повинных людей живые факелы во славу Иисуса. За 800 лет существования этой столицы не было в ней также ничего такого, что хотя бы слегка напоминало резню гугенотов ...

Также мы помним о том, что в этом городе люди умели ценить свободу и отдавать за неё жизнь. И 1612 и 1812 года никто не вычеркнет из страниц истории.

История, особенно история последних 30 лет, научила нас, в частности, что любовь к Москве – это любовь к Украине, а ненавидеть Москву – значит ненавидеть Украину. Дальний путь от Грушевского до бандеровских резунов, но – тот же. Грушевский и его Центральная рада опирались на штыки Вильгельма II, бандеры и мельники – на штыки Гитлера. Сегодня националистический сброд распарывает животы галицким детям во славу очередных своих хозяев с Запада. У них меняется лишь тактика, а методы остаются те же: методы предательства, провокации».

Понятно, что украинские националисты не могли простить подобные взгляды никому. Тем более, что вскоре появилось и идеологическое обоснование для уничтожения Галана: Римский Папа Пий XII отлучил от церкви Ярослава Александровича. Зачем это было сделано, не совсем понятно. Отлучают от церкви, как правило, человека, который находится в ереси, но при этом продолжает называть (или считать) себя членом церкви. И с помощью отлучения церковь как бы официально отгораживалась от такого человека. Но Галан никогда не считал себя чадом ни Греко- ни Римо-Католической церкви. Мало того, он всегда подчёркивал свой атеизм, правда, не без симпатий в сторону православия, что было вызвано скорее семейной русофильской традицией, чем искренним убеждением.

Зачем же тогда отлучение? А всё просто. По католическим представлениям, отлучённый от церкви человек становился вне закона. И нанесение отлучённому какого либо ущерба, в том числе и убийство, переставало считаться грехом. Не на это ли хотел спровоцировать Ватикан своих «верных чад», прятавшихся по схронам?

…Ярослав Александрович был убит 24 октября 1949 в своём рабочем кабинете в квартире на улице Гвардейской во Львове. Его убили украинские националисты Михаил Стахур и Иларий Лукашевич, связанные с ОУН. Убили подло, в спину, нанеся сзади одиннадцать ударов гуцульским топориком.

После смерти Галана его официально нарекут «классиком украинской литературы», но при этом будут с большой неохотой печатать его произведения. Особенно те, где проскальзывали неудобные для советской власти и «советского украинства» суждения о русинах, русофилах и подлинных источниках украинского национализма.

Пантелеймон Кулиш

Подробности

Категория: Донбасс- Русь и Украина

Опубликовано 15.09.2014 09:15

Пантелеймон Кулиш

Наверное, во всём украинофильском движении XIX века тяжело найти более своеобразную и амбициозную фигуру, чем Пантелеймон Александрович Кулиш. Человек, о котором в независимой Украине вспоминают крайне редко и очень осторожно.

Оно и понятно: Кулиш – это человек-эпоха, лично знавший всех сколько-нибудь известных украинофилов своего века, принимавший прямое или косвенное участие во всех крупных украинофильских проектах. И даже определённое время считавшийся лидером этого культурно-политического движения.

Но, в отличие от того же Тараса Шевченко или Николая Костомарова (другие крупнейшие российские украинофилы XIX века), Пантелеймон Кулиш не боялся радикально рвать с прошлым и высказывать свои искренние симпатии Российской имперской традиции. Не променяв свои взгляды на общественное мнение. Думаю, современные украинские идеологи совсем бы выкинули Пантелеймона Александровича из истории и литературы Украины как, например, они это сделали с писателем Ярославом Галаном, но Кулиш уж больно большая фигура в украинофильском движении, чтобы его не замечать. Достаточно сказать, что Кулиш написал первый украиноязычный исторический роман («Чёрная рада») и оказался нечаянным отцом украинской грамматики. Так что вымарать его из истории не так-то просто. Поэтому сейчас его политические и культурные взгляды подаются в крайне урезанном виде и, как правило, охватывают лишь начальный период его творчества.

Мы же постараемся ликвидировать этот пробел, рассказав много умалчиваемого из биографии этого, безусловно, неординарного человека.

Начнем по-порядку. Родился Пантелеймон Кулиш 7 августа 1819 года в городке Воронеж (не путать с российским областным центром) бывшего Глуховского уезда Черниговской губернии (ныне Шосткинский район Сумской области). Он был ребёнком от второго брака сельского жителя Александра Андреевича Кулиша и дочери казачьего сотника Ивана Гладкого — Катерины. Почему, говоря об отце Кулиша, мы называем его «сельским жителем»? Да потому, что там была какая-то странная история: с одной стороны отец Кулиша был достаточно зажиточным и даже владел полутора десятком крепостных, с другой стороны – он не был ни шляхтичем, ни дворянином. Хотя, по идее, таковым должен был быть исходя из имущественного положения. Но, видимо, в своё время предки Пантелеймона Александровича не захотели тратиться на получение сословных привилегий, что в будущем сыграет с младшим Кулишом злую шутку.

В 1839 году Пантелеймон подал документы в Киевский университет, только лишь открытый после того, как император Николай I закрыл его из-за волнений польских студентов и профессоров. В таких условиях Кулиш как природный русский (таким термином в XIX веке объединяли великороссов, малороссов и белорусов) очень легко сдал экзамены и поступил вольнослушателем на историко-филологическое отделение, которым руководил известный историк Михаил Максимович. Именно Максимович познакомил Кулиша с большим знатоком литературы и истории, инспектором училищ Киевского учебного округа Михаилом Юзефовичем.

По протекции Юзефовича в сентябре 1840 г. министерство народного образования в порядке исключения позволило отнести Кулиша к полноправным студентам Киевского университета св. Владимира, но потребовало, чтобы он до декабря предоставил документы о своём дворянском происхождении. Юноша сразу же перевёлся на юридический факультет, а вот с документами у него так ничего и не получилось. Поэтому в декабре Пантелеймона отчислили из университета. Но Юзефович не отверг нового знакомца. И послал его учителем русского языка в Луцкое губернское дворянское училище.

Но недолго пробыл Кулиш в Луцке – всего лишь с января по август 1841 года. В училище прислали нового директора, у которого случился конфликт с молодым учителем. Но и тогда Юзефович не отдал на растерзание своего любимца – перевёл его в Киев, сначала в Киево-Печерское, а затем в Киево-Подольское дворянское училище. А чуть позже устроил в археологическое общество, председателем которого являлся сам, что впоследствии обеспечило Пантелеймону Александровичу возможность летних путешествий по историческим местам Малороссии.

Во время этих археологических странствий он познакомился и подружился с известным польским писателем Михаилом Грабовским, которого в те времена все считали «Польским Вальтером Скоттом». Дружба с Грабовским сблизила Пантелеймона Кулиша с известными польскими патриотами – Константином Свидзинским, Эдуардом Руликовским и Ромуальдом Подбереским, которые оказали гигантское влияние на мировоззрение и самоощущение молодого впечатлительного малоросса.

Для того, чтобы понять, каким было это влияние, сделаем небольшой экскурс в историю политического движения поляков Малороссии.

В правобережной Малороссии в первой четверти позапрошлого столетия Российская империя сама способствовала возникновению псевдонационализма, отдав народное просвещение на откуп полякам. В 1803 году был образован Виленский учебный округ из 8 губерний (Виленской, Витебской, Гродненской, Минской, Могилевской, Киевской, Подольской и Волынской) – то есть областей, присоединённых к России при разделах Речи Посполитой. Попечителем этого округа до 1823 года состоял личный друг Императора Александра I князь Адам Ежи Чарторыйский, совмещавший эту должность первые четыре года сперва со званием помощника государственного канцлера, а потом и с должностью министра иностранных дел.

Политическая же биография Адама Чарторыйского была такова. В 1792 году он участвовал в рядах польской армии в боевых действиях против русских войск, после чего сбежал в Англию. Узнав о восстании Тадеуша Костюшко, он хотел было возвратиться на родину, но в Брюсселе по распоряжению австрийских властей был арестован. В 1805 году Чарторыйским был официально выработан план восстановления польско-литовского государства в политической унии с Россией. В 1815 году этот «попечитель учебного округа» участвовал в Венском конгрессе в качестве негласного защитника Великого Герцогства Варшавского. Во время польского восстания 1830-31 годов Адам Ежи – уже председатель Национального правительства. Уже из одного этого видно, что Виленский учебный округ находился в «надёжных» руках.

Неудивительно, что одно из наиболее престижных учебных заведений Малороссии, Базилианское (униатское) училище в городе Умани Киевской губернии, стало центром польского национализма. В нём учителя-поляки учили, что Россия — за Днепром, а здесь – Украина, населённая особой ветвью польского народа — украинцами. Один из учеников этого училища, ополяченный малоросс Духинский, впоследствии выступил с целой «научной» гипотезой, сплетённой из польских политических и исторических мифов. По утверждению Духинского, «москали» (великороссы) – не славяне, а родственный монголам народ, который несправедливо присвоил себе русское имя.

Так вот, новые друзья Кулиша были выпускниками этого самого Базилианского училища. Поэтому не стоит удивляться, что вскоре Пантелеймон Александрович отчётливо почувствовал себя «украинцем» (в польской трактовке), стал писать рассказы по истории Малороссии, добавляя в них по мере возможности пропольские мотивы. Так, он пишет на русском языке исторический роман «Михайло Чарнышенко…», стихотворную историческую хронику «Украина» и рассказ-идиллию «Орися». В тот момент Кулиш идентифицирует себя как литературного сепаратиста, считающего, что литература на народном языке Южной Руси не только обогатит общерусскую литературу, но и, возможно, задаст в ней основной тон.

Кроме того, в середине XIX века и в России, и в Европе господствовало убеждение, что большинство бед простого народа – и социальных, и экономических, и моральных – от безграмотности. Мол, достаточно будет народ научить читать и писать, вложить в его голову хотя бы основные представления о науке и мироустройстве, как все проблемы как рукой снимет. Поэтому многие передовые деятели своего времени выступали за скорейшее просвещение народных масс. А для этого, им казалось, нужно не поднимать народ до уровня литературного языка, а опустить язык до уровня народной массы. Чем искренне и пытался заниматься Пантелеймон Александрович.

Вскоре в Киеве произошла знаменательная встреча, в значительной мере определившая судьбу Украины. Вот как Кулиш сам описывает её:

«Заходит кто-то к Кулишу в полотняном пальто.

– Здравствуйте! А угадайте, кто?

– Кто же еще, как не Шевченко!

– Он и есть! А нет ли у вас рюмки водки?»

После чего Кулиш и Шевченко (который Тарас Григорьевич) упились аж до песен.

Кулиш в вольном художнике Шевченко увидел возможный рупор для своих недавно приобретенных идей. И поэтому всячески патронировал Тараса Григорьевича, давая ему не только деньги, но и самозабвенно редактируя его стихи.

Вот как об этом творческом тандеме написал белоэмигрантский историк Андрей Цариинный (Андрей Владимирович Стороженко) в своей работе «Украинское движение»: «Покровители Шевченко в Петербурге принадлежали к либеральным кругам русского общества и горячо желали скорейшего освобождения русского крестьянства из тисков крепостной зависимости. Шевченко заинтересовал их не столько сам по себе, сколько как живой протест против крепостного права. Указывая на него, они могли говорить правительству и обществу: смотрите, сколько подобных Шевченко талантов рассеяно в толще крестьянства и все они бесплодно погибают от невозможности свободно и правильно развиваться в условиях зависимости от произвола владельцев. Дайте крестьянству свободу, и таланты из его среды станут нормально подниматься вверх, освежать высшие круги и работать в пользу родины. Покровители Шевченко закрывали глаза на его пороки, готовы были все свои дарования подставить под его личность, чтобы только подчеркнуть на его примере весь ужас пережившего свой внутренний смысл крепостного права. Позднее литературную деятельность Шевченко взял под свое попечение П. А. Кулиш, человек хорошо образованный и талантливый, и лучшие произведения Шевченко 1840-х и 1850-х годов были редактированы П. А. Кулишем. По собственному выражению Кулиша, он «дороблював недороблене», то есть отделывал произведения Шевченко так, что они получали вполне приличный литературный вид. Иногда эта отделка доходила до того, что Кулиш прямо писал за Шевченко. Так, например, случилось со знаменитой автобиографией Шевченко, напечатанной в журнале Ишимовой «Звёздочка». Если сравнить рукопись Шевченко, изданную факсимиле профессором Эварницким, с печатным текстом автобиографии, то оказывается, что все те благородные мысли и чувства, все те за душу хватающие картинки, которые мы находим в автобиографии и которые создали ей громкую известность, принадлежат перу Кулиша, а не Шевченко. Печатный Шевченко эпохи предварительной цензуры — это почти то же, что Козьма Прутков в русской литературе, — имя, которым прикрылась группа лиц для достижения желаемого воздействия на общество».

Даже в советское время шевченковеды признавали, что, например, простенькая рифма в стихе «До Основьяненка»:

«Наш завзятий Головатий

Не вмре, не загине».

Была исправлена Кулешом, на более величественное:

«Наша пісня, наша дума

Не вмре, не загине;

От де, люди, наша слава,

Слава України!»

Как говорится, почувствуйте разницу.

В 1847-м году во время свадебного путешествия Пантелеймон Александрович заехал в Польшу (тогда часть Российской Империи), где молодожёнов Кулишей приветливо встретил земляк-сенатор Стороженко, который был коллекционером древностей. Стороженко рекомендовал Кулиша наместнику Польши, князю Ивану Фёдоровичу Паскевичу-Эриванскому, «как чистокровного казака».

«Немедленно приведи ко мне этого казака!» – радостно воскликнул Паскевич, и в сей же момент ему принесли приказ из Петербурга об аресте Кулиша. Так что вместо дружеского приветствия Иван Фёдорович вынужден был арестовать Пантелеймона Кулиша как участника Кирилло-Мефодиевского братства (тайной организации, стоящей на пропольских и социалистических позициях).

На самом же деле Кулиш никогда не был членом этого братства, просто туда входили многие его знакомые: Николай Костомаров, Михаил Юзефович. Поэтому заподозрить Кулеша было вполне логично. Да и само творчество Пантелеймона Александровича было созвучно духу тайного кружка.

Но на следствии разобрались, что к чему. Вот выдержка из докладной записки графа Орлова на имя императора Николая I о деятельности братства и роли в этой ситуации Кулиша:

«Вина Кулиша, также не принадлежавшего к Украйно-славянскому обществу (так в записке именуется Кирило-Мефодиевское братство, – прим. авт.), в некоторой степени сходна с преступлением Шевченко. Любя пламенно свою родину – Малороссию, он в напечатанных им книгах с восторгом описывал дух прежнего казачества, наезды гайдамаков изображал в виде рыцарства, представлял историю этого народа едва ли не знаменитее всех историй, славу его называл всемирною, приводил песни украинские, в которых выражается любовь к вольности, намекая, что этот дух не простыл и доселе таится в малороссиянах; описывал распоряжения Петра I и преемников его в виде угнетений и подавления прав народных. Книги Кулиша могли бы производить почти то же впечатление на малороссиян, как и стихи Шевченко, тем более, что сочинены для детей старшего возраста. Разница между ними состоит в том, что Кулиш выражал свои мнения всегда с приличием и, увлекаясь любовью к Родине, вовсе не предполагал, что эти мнения его могут быть приняты или истолкованы в дурном смысле. Когда указали Кулишу на двусмысленные места в его книгах, он с ужасом увидел, что мысли его действительно могли произвести вредные последствия. Кулиш вполне понимает, что сколько ни любил родины своей Украины, он обязан быть ещё более предан отечеству – России, – и уверяет, что никогда не думал иначе, что выражая любовь к родине, он и не помышлял смущать или колебать верноподданность её к престолу Вашего и. в.».

В результате разбирательства Пантелеймон Александрович, легко отделался: его поместили на 2 месяца в арестантском отделении военного госпиталя, а оттуда отправили на поселение в Тулу. За три года и три месяца в Туле Кулиш написал «Историю Бориса Годунова и Дмитрия Самозванца», исторический роман «Северяки», который позднее был опубликован под названием «Алексей Однорог», автобиографический роман в стихах «Евгений Онегин нашего времени», роман «Пётр Иванович Березин и его семейство, или Люди, решившиеся во что бы то ни стало быть счастливыми».

Накануне 25-летия царствования Николая І – вероятно, благодаря ходатайствам сенатора Кочубея – Кулиш был амнистирован. Знакомство Пантелеймона Александровича на Полтавщине (где Кулиш хотел приобрести собственный хутор) с матерью Николая Гоголя побудило Кулиша начать подготовку шеститомного собрания сочинений и писем Николая Васильевича.

Знакомство с творческим наследием и мыслями Гоголя постепенно производит идейный переворот во взглядах Пантелеймона Кулеша. Он потихоньку отходит от своих ранних взглядов, и хотя в нём продолжает жить местный патриотизм и он всем сердцем болеет за малорусскую литературу, но с каждым годом он становится всё большим общерусским патриотом.

И если в 1857 году Пантелеймон Александрович издает не только первый роман на украинском языке «Чёрная рада», но и грамматику, прозванную впоследствии «кулишовкой», основной принцип которой звучал «как слышится, так и пишется», то десятилетие спустя Кулиш публично откажется от своего детища. «Клянусь, — писал Кулиш галичанину Омеляну Партицкому, — что если ляхи будут печатать моим правописанием в ознаменование нашего раздора с Великой Русью, если наше фонетическое правописание будет выставляться не как подмога народу к просвещению, а как знамя нашей русской розни, то я, писавши по-своему, по-украински, буду печатать этимологической старосветской орфографией. То есть мы себе дома живём, разговариваем и песни поём не одинаково, а если до чего дойдёт, то разделять себя никому не позволим. Разделяла нас лихая судьба долго, и продвигались мы к единству русскому кровавой дорогой, и уж теперь бесполезны людские попытки нас разлучить».

Поднявшаяся в начале 60-х годов XIX века волна общерусского патриотизма, направленная против польского мятежа 1863 года, увлекает и Пантелеймона Александровича. После подавления мятежа Кулиш поступает в Варшаве на службу, связанную с активным проведением пророссийской политики в Надвисленском крае (так стали именовать Польшу после 1863-го).

По ходу работы в Польше Кулиш знакомится с обширным пластом документов, посвящённых казацким восстаниям в Речи Посполитой. И на основании их в 1873-м году Пантелеймон Александрович подготовил трехтомное исследование «История воссоединения Руси», в котором стремился документально подтвердить идею исторического вреда казачьих движений XVII века и восславить культурную миссию польской шляхты и Российской империи в истории Малороссии.

Эта книга окончательно оттолкнула от Пантелеймона Александровича надднепрянскую интеллигенцию. В результате, Кулиш связывается с галицийской интеллигенцией и сотрудничает с ней. С 1881 года Кулиш живет в Галиции, где пытается широко развернуть культурную деятельность. Но это у него не очень сильно получается. Надежда на объединение поляков и русин в борьбе против Австро-Венгрии терпит полный крах. Никаких объединений с русинами поляки не желали – только полная ассимиляция русских галичан поляками и точка. Эта ситуация окончательно выбивает пропольские настроения у Пантелеймона Кулиша и еще сильнее утверждает в нём общерусские идеи.

Вот как он описывает это в своем рассказе «Владимерия», увидевшем свет только после его смерти: «Не с кем было мне, в детском патриотизме моём, радоваться, не с кем по-детски горевать, что родственная мне по языку и обычаю Владимирия подпала под иноземную власть… И вот передо мною тот народ, который по соплеменности с днепровскими полянами не захотел быть в зависимости от полян вислянских и отдался Киевскому Владимиру, как отдались потом родственному нам Московскому Михаилу днепровские поляне, ополяченные до потери материнского языка… Называют этот край по древней великокняжеской столице его, Галициею, иначе Галичиною, Галицкою Русью, называют по расположению вдоль Карпатских гор, и Подгорьем. Но Червоная Русь приятнее всех этих имен в слухе Малоруссов, собственно говоря Староруссов, от которых он отторгнут чужеядною политикою по присоединении их к Великоруссам или Новоруссам, называемым ревниво и завистливо Москалями… И вот я вижу во Львове собственными глазами захудалых представителей двух великих наций, Старопольской и Старорусской, которые сделали друг друга мизерными противниками России, так названной у них Московии, сделали друг друга ночным отблеском Австро-Германии, воспользовавшейся их беспутною борьбою... История разделившейся Руси томила меня в обители Св. Юра больше, нежели в самом городе. Здесь яснее, нежели где-либо, я понимал, как в силу реакции козакам с их побратимами Татарами, едва и вся южная Русь не превратилась в такую польско-русскую помесь, какую видел я во Владимирии.

"Это не русская церковь, – думал я, – не русские священнослужители: это костёл, в котором метириесают полурусские священнослужители: это Ляхи в православном облачении. Вот чего домогались в Брест-Литовском паписты от наших предков! Они хотели уподобить всю Малороссию Польше и навсегда оторвать нас от великого Русского Мира”. На чужой стороне, вдали от родной жизни сильнее чувствуется то, что все миллионы православного народа связывают в одну великую семью, способную стоять за свою национальность. Я истосковался в церкви Св. Юра о России. Как далека она отсюда! Как все здесь ей чуждо! И неужели наша славная Вла-димирия отчуждалась этак от нас навсегда?..»

И хотя воцарение реакционного Александра III опять ненадолго зажгло в душе Кулеша прежнее украинофильство, в середине 80-х годов он окончательно потушил его в себе, выразив свои имперские, общерусские чаяния в стихотворной форме. В таких поздних своих стихотворениях, как например:

Національний идеал.

Як налягло на Русь татарське Лихолітьтє,

Зісталось в Киёві немов би тількі сьмітьтє.

На Клязьму й на Москву позабегали люде,

И визирали, хто з Киян туди прибуде.

И всі, що руськоі єдиности жадали,

На Клязьму й на Москву помалу прибували.

И засьвітився сьвіт по застумах московських,

И надив буйтурів до себе запорозьких.

И, покидаючи свою руіньню дикость,

Вбачали під Петром империі великосьть.

Империя, се власьть була над ворогами,

Над Ханом, Турчином, Литвою и Ляхами.

Боявсь про Чигирин султан и споминати,

Давай на Буджаки необзир утекати.

Ляхва з Литовцями не раз укупі бита,

Під плахою в жінок ховала езуіта.

И що б там ні було гіркого на Вкраіні,

А густо забуяв наш нарід на руіні.

Де нас десятками за Паліів лічили,

Там миліонами край рідний ми осіли.

Навчили ми Ляхву латину занедбати,

Полщизною листи й літописі писати <...>

Собі ж добро свое найкрашче приховали:

Про рай, сьвій рідний край, с Тарасом засьпівали.

Та письня по Урал и Волгу розлилася, –

Стара в ній рушчина з новою понялася.

Тепер Боянська Русь козацтво занедбала,

Руінним поломъєм хвалитись перестала. <...>

Уставши с попелів козацькоі руіни,

Кликнімо до синів Славянськоі родини:

Озьвітеся, брати, з восходу и з заходу

До неприязного всім деспотам народу. <...>

Топімо ж у Дьніпрі ненависьть братню дику,

Спорудимо втрёх одну империю велику,

И духом трёх братів осьвячений диктатор,

Нехай дае нам лад свободи император.

или

Старорус-малорус до Нової, Великої Русі

Наші предки москалями вас по ляцькій моді звали,

В Азію китайську ваших славних предків одпихали,

Ви ж на займані своїй розумно господарювали,

Руську землю й руську честь од ворогів обороняли.

Наші предки з поляками руським світом тяжко колотили,

А втворити руського письменства в себе не здоліли,

Ви ж потужне руське слово в тій преславній Січі

вформували,

Що над морем за московськими порогами обмурували.

Сим потужним руським словом про наш край ви заспівали,

Наш Дніпро-Славут і Дон Великий гарно змалювали.

Любо ми се малюваннє на Вкраїні привітали,

Ваші голосні пісні по-свойому переспівали.

Нехай руські вороги по всім широкім світі знають,

Що на руських займищах усі брати одно співають.

Буде час, коли між нами не стоятимуть Івани,

Що на добрий розум і на серце нам кують кайдани

Не гаситимуть нам духа політичним фанатизмом,

Не впинятимуть прогресу чужоядним егоїзмом.

Тоді ми про давнє руське братство рівноправне спогадаєм.

Вкупі з вами в вольнім храмі і науки, й жизні заспіваєм.

Последние годы жизни Кулиш проводит на своем хуторе Матроновка, где занимается литературной работой, в частности художественными переводами иностранных классиков. Умер Пантелеймон Александрович Кулиш 14 февраля 1897 года, значительно пережив всех своих друзей и недругов.

Владимир Вернадский

Подробности

Категория: Донбасс- Русь и Украина

Опубликовано 15.09.2014 09:14

Известные деятели русско-украинской культуры и науки

Владимир Вернадский

Как известно, родной брат экс-президента Украины Пётр Ющенко создавал картинную галерею «известных украинцев». Где, как поговаривают, насчитывалось до 4 тыс. портретов. Есть там и портрет Владимира Ивановича Вернадского. Однако очень сильно поспешили украинские националисты: великий – да, украинец – нет.

С одной стороны, рядом с портретами Ивана Грозного и Яна Собеского (которые и слова-то такого «украинец» не знали) Владимир Иванович смотрится вполне гармонично: он и слово такое знал, и даже был учредителем Украинской Академии Наук. Вернее, мифологема на современной Украине выстроена так, что великий украинец Вернадский от переизбытка «свидомых» чувств на пару с Михаилом Грушевским открыл в Киеве национальную Академию Наук, чтобы тем самым вывести Украину как политический проект на новую ступень развития. Однако, детально ознакомившись с биографией, речами и записями великого учёного, можно понять, что приведённая выше мифологема всё-таки выдаёт желаемое за действительное. А гений российской науки исповедовал взгляды не только далекие от приписываемых ему, но и даже как бы совсем наоборот: высказывал идеи которые на современной Украине не очень-то приветствуются.

Биография Владимира Ивановича Вернадского весьма богата на события, факты, научные и философские работы. Поэтому мы не будем слишком уж подробно исследовать жизнь великого учёного, а остановимся лишь на теме русско-украинских отношений, пунктирной линией прошедшей сквозь его жизнь.

Семейство Вернадских своим предком считало литовского шляхтича Верну, перешедшего во время восстания Богдана Хмельницкого на сторону малороссийского гетмана. Некоторые исследователи делают предположение, что имя Верна – это русифицированный вариант католического имени Бернард.

В середине XIX века, после походов Суворова, дед Владимира Ивановича – Василий Иванович – поселился в Киеве. Здесь же родились отец В.И.Вернадского – Иван Васильевич (1821 – 1884 гг.) и мать Анна Петровна (урожденная Константинович). Иван Васильевич окончил философский факультет Киевского университета, а в 1849 году защитил докторскую диссертацию и стал профессором Киевского университета. Переехав в Москву, а позднее – в Петербург, Иван Васильевич занимался анализом экономических проблем страны и изданием экономических журналов, преподавал в Московском и Петербургском университетах.

Кстати, Ивана Васильевича тоже записали в «великие украинцы», по крайней мере, в основатели «украинской политэкономии». Хотя единственное, что проукраинского было в жизни Ивана Васильевича, это то, что он неодобрительно воспринял Эмский Указ 1876 года об ограничении использования украинского языка. Но это было общее умонастроение российской либеральной интеллигенции, к которой принадлежал и Иван Васильевич, и в будущем будет принадлежать его сын, появившийся на свет 12 марта 1863 года в Петербурге.

Через пять лет в связи с болезнью Ивана Васильевича семья Вернадских переехала в Харьков, где Володя вскоре поступил в Харьковскую гимназию. В 1876-м году Вернадские возвратились в Петербург, где после окончания гимназии Владимир поступил на естественное отделение физико-математического факультета Петербургского университета. По окончании которого был оставлен при нем хранителем минералогического кабинета.

Именно во время учёбы в университете Владимир Иванович пишет незаконченную и так и неизданную при его жизни статью «Угорская Русь с 1848 года», в которой горячо отстаивает права угнетённых Австро-Венгрией русских, описывая их ужасающее культурное, национальное и политическое положение. Причём, писалось это с позиции национального единства русской нации во всех своих ответвлениях.

Вот что он пишет в этой статье: «Политические границы, отрезавшие от русского народа часть его, не должны, да и не могут окончательно разорвать их, заставить забыть своё кровное родство. Они не могут заглушить в нас то чувство обиды, которое чувствуется при известиях и фактах об оскорблении нашей национальности за пределами нашего государства презрительным к ней отношением; они не могут заглушить негодования, в нас являющегося, при известиях о систематическом стеснении, угнетении и, наконец, совершенной смерти русского народа, отдалённой, но все же родной его части. Кто действительно русский, тот не может заставить заглушить в себе чувства ужаса, вызываемого в нём новейшими событиями в Угорской Руси. Неужели мы дадим погибнуть в бессильной борьбе русскому народу в Венгрии, неужели всё равно для русского общества гибель 500-600 тысяч своих родичей и обращение их в заклятых врагов не России, а русского народа — мадьяр?»

При этом в статье Вернадский достаточно нелестно отзывается о провокаторской роли так называемых «украинофилов». Говоря о Карпатском просветителе Александре Духновиче, он пишет: «Духнович примкнул уже не к словацкому, а к галицко-русскому движению. Он сотрудничал в издававшихся там журналах, сборниках и прочее. Другой из того же кружка Ив[ан] Раковский основал в 1856 г. первое периодическое издание на Угорской Руси – «Церковную газету» на средства общ[ества] св. Стефана. Газета эта недолго продолжалась и через год прекратила своё существование. Сперва общество св. Стефана вследствие стараний партии Гр[игория] Шашкевича («украинофильской») отказалось издавать её».

Или же: «Как бы то ни было, необходимо констатировать тот факт, что мадьяры воспользовались «украинофильством» как прикрытием для своих целей».

И в дальнейшем Владимир Иванович не переставал следить за событиями по ту сторону Карпат, хотя на его видение и сказывалось опредёленное влияние украинских кругов, в среде которых он вынужден был вращаться в 1918-м году.

Например, в своём дневнике уже в 1920 году Вернадский запишет: «Ниночка принесла (через служащих в украинском Днiпросоюзе) номер «Русской земли» из Ужгорода от 26.VII. 1919. Почти год назад, но это первая непосредственная весточка из Угорской Руси. Удивительно всё по-прежнему. То же язычие, те же понятия. Даже ещё частию славянский шрифт. Напоминает старый «Свет», который выписывался ещё отцом, и я читал его в детстве в Харькове. Но из «Русской земли» я вижу, что старые русофильские течения имеют корни в интеллигенции и, может быть, в народе. Может быть, я ошибся в своей оценке положения в статье (напечатанной ли?) в «Донской речи»? Угорская Русь не сделается украинским центром – но ареной борьбы русского и украинского течений? Или найдётся примирение, как я верю ...»

С 1891 года Владимир Иванович приступил к работе в Московском университете. Энергия и талант молодого ученого привлекли к нему внимание, и в 1904 году Академия Наук назначает его заведовать минералогическим отделением Геологического музея в Петербурге. В 1908 году Вернадского избирают экстраординарным, а через четыре года ординарным академиком. Благодаря своим работам по минералогии и кристаллографии, почвоведению и химии Вернадский становится известнейшим учёным России и величиной в мировой науке.

При этом Владимир Вернадский научную работу максимально пытается чередовать с политикой. Как убеждённый либерал и сторонник максимального общественно-политического прогресса Владимир Иванович в 1905 году вступил в партию кадетов (конституционных демократов). В марте 1914 года Вернадский участвовал в выработке политической линии кадетской партии по «украинскому вопросу».

19 февраля 1914 года лидер кадетов Павел Милюков выступил в IV Государственной Думе с речью, в которой назвал любые соображения о будущих возможных федеративных отношениях Малороссии с Россией «вредным и опасным движением». Эта речь вызвала озабоченность не только среди деятелей украинского национального движения, но и в самой кадетской партии. На тот момент в «украинском вопросе» Вернадский находился под очень сильным влиянием своего нового друга – приват-доцента Николая Василенко. Человека, которого гетман Скоропадский так охарактеризует в своих мемуарах: «Он обладал всеми качествами и недостатками наших профессоров. Он, кажется, всю жизнь провёл на Украине, во всяком случае, в области исторических исследований, насколько я знаю, посвятил себя исключительно ей. Работал очень много. С украинским вопросом основательно ознакомлен, но, как всякий честный человек,не мог отрицать значения русской культуры и выбросить из обихода Пушкина, Толстого, Достоевского, другими словами, относился к украинству сознательно, без шовинизма и без всякой нетерпимости».

Понятно, что пропагандируемая Василенко версия «лайт -украинства» весьма оказалась по душе Вернадскому. Да и приват-доцент, мягко говоря, не всегда был искренен с Вернадским. Вот что напишет в 1919 году в своём дневнике Владимир Иванович: «Как-то на совещании в Киеве, в небольшому кругу он (Василенко – А.И) говорил об автономии (Украины – А.И) типа Канады. Потом в разговоре со мной он признался, что это он сказал сгоряча».

Естественно, что в отношении Василенко и высказанных им идей Вернадский был рад обманываться. Поэтому, чтобы скрасить впечатление от выступления Милюкова и избежать исхода из партии умеренных украинофилов, Вернадский пишет тоже неопубликованную при его жизни статью «Украинский вопрос и русское общество», в которой пытается примерить кадетов-державников и кадетов-украинофилов.

Приведём один из фрагментов этого текста: «Опасность для России не в украинском движении как таковом, а в предвзятой трактовке его в качестве вредного и притом наносного явления в государственном и национальном организме. При таком взгляде движение, по существу, естественное, органическое и имеющее равное право на существование со всеми аналогичными движениями, отодвигается в ряды бесправных, а потому враждебных данному государственному укладу явлений, легко воспринимающих оттенки чуждых влияний и тяготений. При отказе от традиционной политики самое широкое развитие украинской культуры вполне совместимо с государственным единством России, даже при соответствующих стремлениям украинцев реформах внутреннего строя. Продолжение же противоукраинской политики сохраняет в государственном организме язву бесправия и произвола, парализующую всякий успех прогрессивных начал не в меньшей мере, чем сохранение пресловутой черты оседлости… Страх перед племенным и культурным «расколом» ради отвлеченной и проблематической опасности укореняет опасность реальную - примирение с насилием и произволом. Украинцы в этом раздвоении культуры видят, наоборот, расцвет заложенных в русское племя данных и боятся нынешнего фактического раскола в русском обществе, обусловливаемого диаметральной противоположностью точек зрения сторонников и противников украинской идеи. Антагонисты украинства не желают допустить свободы украинского движения из страха политического и культурного ущерба для России – украинцы видят ущерб именно в отсутствии этой свободы и в возможности сомнений и колебаний по такому ясному и простому вопросу. Лучшие из сомневающихся не уверены, что следует допустить украинское движение, украинцы же считают преступлением против общечеловеческого права противодействие просветительской и культурной работе в каких бы то ни было живых национальных формах. Отсюда растущая пропасть взаимного недоверия, переходящего во вражду…Украинская интеллигенция ждёт от России полного признания за украинскою народностью прав на национально-культурное самоопределение, т. е. прав на свободную национальную работу в сфере школы, науки, литературы, общественной жизни; украинцы полагают, что в интересах не только местной украинской, но и общерусской культуры не ставить препятствий их стремлениям к украинизации местной общественной и церковно-религиозной жизни, а также местного самоуправления. В общем, украинцы считают, что свобода украинской культуре требуется именно интересами русского дела и что сохранить украинцев как русских Россия может лишь приняв их со всем национально-культурным обликом как украинцев».

Однако вскоре защитник украинских прав в полной мере смог убедится в том, что типажи типа Василенко – это для данного политического течения скорее исключение из правил, а верховодят там персонажи типа господина Грушевского. И что созданное ими государство по количеству негатива за несколько месяцев значительно переплюнет Российскую империю, набиравшую его десятилетиями.

В 1917 году у Вернадского обнаружили туберкулез, и он уехал в Полтаву подлечиться… Но не только этим объяснялся переезд учёного: из-за разбушевавшейся революционной бури в Петрограде стало небезопасно находиться. Именно из Полтавы Вернадский пишет несколько писем Василенко, в которых весьма сетует на действительность, проистекающую на землях, подконтрольных Центральной Раде. В этой переписке есть и такие строчки: «Здесь положение очень неустойчивое. Начинается усиленная украинизация, вызывающая скрываемую внутри ненависть; в некоторых местах взрослые люди боятся говорить «по-украински» (но как говорят!), боясь доносов товарищей. Как ещё недавно в царском режиме. Боюсь, что вообще все худшие черты царского режима будут восприняты украинск[ой] жизнью. <…> Я должен сказать, что сейчас совсем поражён той картиной, какая открывается в «самоуправлении» нашего народа, – это сводится к грабежу, бесхозяйничанию, самому беззастенчивому кормлению, развитию чиновничества и взяточничества и непотизма... <…>Но сейчас для неё здесь борьба с украинск[им] шовинизмом и централизацией полицейского государства. Удивительно странное впечатление производит археологическая реставрация: яркие мундиры укр[аинских] войск, дурацкие колпаки (немцы в разговорах с полтавцами весьма откровенно – слишком – отзываются и о раде, и об украинских войсках) <…> Всматриваясь в происходящее, я больше всего боюсь немцев и считаю шаг рады величайшей изменой и предательством всему славянству. <…> Русская культура не должна быть потеряна для украинцев, и нельзя терять связь с мировой литературой, легко доступной последнему крестьянину. <…> Вообще, можно сказать, что Укр[аинская] Рада только и годится, что для декларации. В общем, она и ничего не делает, и присылает сюда бог знает кого. <…> Очень тяжела здесь украинизация, которая проводится в духе Каткова-Победоносцева, заменённых соответствующими украинскими деятелями. Появились свои маленькие Юзефовичи и Флоринские разного типа. <…>Нас очень смущает вопрос о вероятном переходе земли в немецкие руки: никто не верит ни в социализацию, ни в раду, и, в сущности, всё держится немецким войском, которое всё прибывает. Вероятно, самостийная Украина скоро превратится в оккупированную Украину».

Последнее замечание вскоре исполнилось, но к удивлению Вернад-ского, германская оккупация принесла много позитивного для него лично. В Киевском цирке при поддержке немцев главой Украины был избран «гетман» Павел Скоропадский. Так же, как и Вернадский, своими предками восходивший ко временам Богдана Хмельницкого, так же, как и Вернадский, не говоривший по-украински, и так же, как Вернадский, не стоявший в украинском вопросе на позиции узколобых националистов. Правда, оставаясь послушной марионеткой в руках немцев, Скоропадский всё же пытался хоть что-то сделать самостоятельно.

Одним из таких проектов новоназначенного гетмана было создание в Киеве Академии Наук. А поскольку на территории оккупированной немцами Малороссии не было более крупного и известного учёного, чем Вернадский, именно ему Скоропадский предложил создать сие ученое заведение. Тем более, что в этом должен был помогать назначенный министром образования Николай Василенко.

Владимир Иванович с радостью согласился – правда, с некоторыми оговорками. Он согласился создавать украинскую Академию Наук как филиал Российской. Вернадский писал, что ставит целью для себя: 1) объединение украинцев, вовлечённых в национальный процесс, но «любящих русскую культуру, для них тоже родную»; 2) сохранение связи всех научных и научно-учебных учреждений Украины с русской культурой и аналогичными российскими научными организациями. За украинским языком он признавал право на развитие в образовании (но чисто в культурном аспекте) и украиноведческих дисциплинах в науке (история, литература, этнография). Допускать украинский язык в естественные, точные и прикладные науки в Академии Вернадский не собирался изначально. Так, например, разработчика весьма специфической научной украинской терминологии Александра Яната Вернадский обозвал «дрянной мелкотой».

В своих мыслях, высказанных министру образования Василенко, Вернадский настаивал на том, что на Украине выбор языка начального образования должен оставаться за родителями учеников. Также Владимир Иванович выступил против украинизации Киевского университета. Объяснялось это тем, что великий учёный своими глазами видел неестественность многих украинских элементов в Малороссии.

В своих записях Вернадский отмечал, что в Полтаве российских газет и подписчиков в несколько раз больше, чем украинских, что в Киеве на украинском языке разговаривают только люди до 40 лет и что в Харькове господствуют антиукраинские настроения, а «свидомых» украинцев лишь горстка. Поэтому Вернадский отказался от украинского гражданства, предложенного ему гетманом. Но тем не менее продолжал сотрудничество со Скоропадским, поскольку к лету 1918 года в Киеве собралось множество кадетов, и Вернадский стал руководителем подпольного кадетского центра, ставившего целью восстановление Единой и Неделимой России и пытавшегося использовать Украину как плацдарм для этого.

К концу 1918 года Вернадскому и Василенко удалось-таки создать Украинскую Академию Наук, чьё первое общее собрание прошло в Киеве 27 ноября 1918 года. Этот факт вызвал раздражение у властолюбивого экс-главы Центральной Рады Михаила Грушевского, которого сейчас записывают чуть ли не в основатели Академии. Хотя Грушевский на тот момент, не получив должность главы Академии, всячески противодействовал её открытию в Киеве. После открытия УАН убеждённый федералист Вернадский публично провозгласил (на страницах киевской газеты «Объединение»), что «будущее не в русско-украинской распре, а в русско-украинском единении». В тот же момент Грушевский в программном сборнике статей «На пороге новой Украины» заявил о конце «московской ориентации» и решительно указал «на ту великую историческую, культурную, психологическую, какую хотите, межу, которая ещё в древности отделила Украину от Московщины, украинский народ от московского».

Это было, безусловно, принципиальное расхождение. Однако оно делает понятным дальнейшее отношение обоих деятелей к судьбе Академии в условиях Гражданской войны. Так, во время краткого правления Директории Грушевский ставил перед Петлюрой вопрос о ликвидации УАН как организации, основанной правительством гетмана.

В то же время после падения Директории и прихода в Киев большевиков Вернадскому вплоть до июля 1919 года удавалось поддерживать более или менее конструктивное сотрудничество с правительством Христиана Раковского и сохранять Академию. Когда же Киев перешёл под власть Добровольческой армии, Вернадский специально встречался с Деникиным и добился определённого взаимопонимания. В киевской прессе, контролируемой белыми, Вернадский не уставал разъяснять чрезвычайную ценность новых научных центров на Украине: «То, что они связаны с украинским национальным возрождением, – писал он, – должно считаться благоприятным условием с государственной точки зрения. Оно послужит только к единению и сближению, к росту и выгоде и русской, и украинской культуры».

В 1920 году Вернадский решает хотя бы на время уехать из страны и пишет письма в Англию, в Британскую ассоциацию наук и Королевское общество. К сожалению, через несколько дней Владимир Иванович тяжело заболел тифом. Лишщь в середине марта болезнь отступила, и через некоторое время семья Вернадских приезжает в красный Петроград. Вернадский вступает снова в заведование Минералогическим и Геологическим музеем, возглавляет радиохимическую лабораторию, и практически до самой смерти ученый не будет возвращаться к украинскому вопросу. В это же время, судя по его дневникам и письмам, он достаточно серьёзно пересмотрел свои дореволюционные взгляды, очень сожалел, что, в том числе, и своей деятельностью максимально раскачивал государство российское. Но, тем не менее, оставался оптимистом относительно будущего развития России, признавал успехи большевиков на пути восстановления государства, поскольку считал, что только сильное и большое государство способно двигать науку вперёд.

В декабре 1944 года Вернадский простудился, и через несколько дней у него случилось кровоизлияние в мозг. Умер он 6 января 1945 года. Одна из последних его записей гласила: «Для будущего нужны не политические решения, а идеальная глубинная духовная работа, и её центр — Россия».

Орлик и его «конституция»

Подробности

Категория: Донбасс- Русь и Украина

Опубликовано 15.09.2014 09:13

Орлик и его «конституция»

После разгрома под Полтавой Карл ХII с жалкими остатками своей армии бежал в Турцию, надеясь склонить султана к войне с Россией. За своим новым хозяином поспешил и Мазепа с запорожскими казаками. Кстати говоря, о Турции, нужно помнить, что в то время и придунайские земли, и Северное Причерноморье, и Крымское ханство также были территориями Оттоманской империи. Так что местом пребывания беглецов стал молдавский городок Бендеры, где гетман и отдал (хотелось написать Богу, но, учитывая все, что мы знаем о Мазепе, скорее это был совсем не Господь) душу.

Новым гетманом был избран Филипп Орлик – еще один предатель и любимец современных украинских патриотов. Никаких военных успехов за ним не числится, и остался бы он безвестным, если бы не вышел из-под его пера документ, который нынче называют первой украинской конституцией. Разумеется, националисты при каждой возможности взахлеб расхваливают ее, а заодно и Орлика. Мол, наша конституция на сотню лет раньше американской принята, она образец для подражания всего мира. «Конституция стала высшим проявлением украинской политической мысли, фактически провозгласив Украину независимой демократической республикой!» - так характеризуют ее свидомитские источники. Только почему-то ни один из восторгающихся не привел текст «конституции». В лучшем случае отрывки. Расчет строится на том, что мало кому захочется искать текст и самостоятельно разбираться в нем. Большинство услышавших о творении Орлика предпочитает поверить на слово националистам. А я вот не поленился и с официального сайта Верховной рады Украины (http://gska2.rada.gov.ua:7777/site/const/istoriya/1710.html) скачал текст этой самой пресловутой конституции. Затем нашел еще один перевод сего документа на сайте образовательно-информационного ресурса «Украинский центр ».

Оказалось, что на самом деле «конституция» - очень интересный документ, если, конечно, прочитать его полностью. По крайней мере, все мифы о демократической Украине разрушает основательно. После этого я в качестве эксперимента позвонил руководителю Конгресса украинских националистов в моем городе и задал три вопроса: «Каково полное название конституции? На каком языке она была написана? Как называл свое отечество Орлик?» И ни на один не получил правильного ответа!

Написан этот документ был на латыни, назывался «Пакты и конституция прав и вольностей Войска Запорожского». Ответ на третий вопрос самый интересный. «Конституция» буквально пестрит следующими фразами: «у нашій руській Вітчизні», «так і територія нашої Вітчизни, Малої Русі», «удався із Військом Запорозьким і народом руським до Московської імперії за покровительством».

Кроме того, ни о какой независимости речь не идет, Орлик даже не мечтает получить больше, чем поляки обещали Хмельницкому по Зборовскому миру. Единственная разница в том, что верховным правителем он признает не польского короля, а шведского. Что и понятно: в Польше на тот момент между собой воюют два претендента на трон, причем один – ставленник Петра Великого, второй – Карла ХII. Гетману скандинавский монарх кажется более перспективным патроном, так что покровителем и протектором Войска Запорожского на вечные времена объявляется шведский король.

Теперь пару слов о демократии Орлика. Согласно конституции, гетман должен стоять на страже православия, препятствовать распространению других религий, а если у тех появятся последователи, то таковых искоренять. Кроме того, требовалось не давать разрешение на проживание последователям чуждых вер, а особенно иудаизма.

Ну и напоследок самый интересный пассаж из «конституции». «Ясновельможний гетьман повинен домогтися … відновлення колишніх побратимських стосунків із Кримською державою, оружної підтримки від неї і підтвердження вічної приязні…Він буде зобов'язаний… дбати про те, щоб не було ані нейменших порушень тривкого договору з Кримською державою. Щоби побратимські стосунки з нею не зневажалися і не порушувалися самовільно зухвалими порушниками з нашого боку, які, за звичкою розбійного люду, не соромляться ламати і переступати не лише звичаї дружби і сусідства, але й мирні договори».

Крымских татар, чьи набеги сотни лет были самым страшным кошмаром всех жителей Поднепровья, Орлик называет своими побратимами. Нужно ли комментировать это? А ведь он не ограничился простыми словами. Уже зимой 1711 года люди Орлика вместе с татарами совершили набег на Малороссию, захватив и продав в рабство тысячи крестьян. После чего казаки окончательно признали власть Крымского хана и по его разрешению на татарских землях в районе нынешнего Херсона основали новую Сечь. Правда, хорошо зная повадки своих новых подданных, хан отобрал у казаков пушки и запретил строить вокруг Сечи укрепления. После чего для запорожцев настали тяжелые времена. Татары использовали их исключительно как рабочую силу и пушечное мясо. Не удивительно, что уже в 1716 году казаки стали проситься в подданство к русскому царю. Однако прощать изменников Петр Великий не собирался. Только в 1733 году новая императрица Анна Иоанновна, разрешила вернуться потрепанным жизнью казакам в русские владения.

Миф о «батуринской резне»

Подробности

Категория: Донбасс- Русь и Украина

Опубликовано 15.09.2014 09:13

Миф о «батуринской резне»

С мифом о борце за независимость Мазепе тесно связан еще один миф, усиленно культивируемый свидомыми публицистами. Это миф о так называемой «Батуринской резне» 1708 года. В 2004 году кандидат в президенты Украины Виктор Ющенко заявил, что для него «трагедия Батурина созвучна с голодомором 30-х годов», и предложил отмечать память жертв Батурина ежегодно. Тогда же он озвучил цифру в 21 тысячу убитых батуринцев.

Согласно мифу, события развивались следующим образом. Узнав об измене Мазепы, Петр Великий посылает Меньшикова для проведения карательной акции. Светлейший князь берет гетманскую столицу штурмом, затем сжигает город и устраивает беспощадную резню мирного населения. Захваченных казаков пытают до смерти. Трупы казненных распинаются и на плотах спускаются по реке, чтобы запугать население. Устрашить население Малороссии Меньшикову удается, и оно, охваченное ужасом, отказывается поддержать своего мятежного гетмана в борьбе за свободу. Причем, каждый свидомый автор считает нужным привести какие-нибудь кровавые подробности, доказывающие варварскую жестокость русских солдат. И чем свидомее автор, тем страшнее подробности и большее число жертв.

Например, О. Апанович в книге «Гетьмани України і кошові отамани Запорозької січі» пишет: «Потім почалося знищення жителів Батурина... Військо московське палило й грабувало місто, ґвалтувало і вбивало жінок… Меншиков дав наказ не щадити нікого й убивати навіть дітей». А Владимир Голубоцкий в книге «Запорозьке козацтво» добавляет ужасов: «Все населення Батурина поголовно знищили, навіть жінок і дітей. Козаків, що потрапили у полон живими, по-варварськи замучили...»

Что же было на самом деле?

Итак, осень 1708 года. Шведская армия приближается к пределам Русского государства. До этого Карл несколько лет воевал в Польше, поэтому потомки викингов наступают не с Севера, как можно было бы ожидать, а с Запада. Царь Петр требует от Мазепы выходить на соединение с русским войском, но старый гетман тянет время и придумывает всевозможные отговорки. Однако, подозрений это не вызывает, ведь Мазепу уже много раз обвиняли в измене, но он всякий раз успешно оправдывался и Петр его считал даже не слугой, а своим другом.

Князь Меньшиков сам отправляется в Батурин к гетману. Но за день до того Мазепа бежал из своей столицы, оставив в Батурине гарнизон из четырех сердюцких полков. Подойдя к городу, Меньшиков обнаруживает, что гарнизон его в город пускать не намерен. Только тут он все понимает. Он отправляет гонца к Петру с вестью об измене Мазепы и вступает в переговоры с мятежниками. Мазепинские сердюки тянут время, надеясь на скорый подход Карла.

Часто современные историки толи по незнанью, толи специально называют защитников Батурина не сердюками, а казаками. Однако такая подмена понятий существенно меняет дело. Сердюки не были казаками - ни запорожскими, ни реестровыми. Они вообще не были жителями Малороссии. Это были наемники: поляки, бесарабцы, венгры и так далее. Они исполняли роль телохранителей Мазепы, и были преданны (насколько это возможно у наемников) лично ему. Конные сердюки назывались "компанейцами". Местных селян и казаков принимать в сердюцкие полки было запрещено. Почему-то и возглавлял оборону Батурина немец Кенигсек. Сердюкам было абсолютно все равно, кому подчиняется Мазепа: шведскому королю или русскому царю. А вот казаков и крестьян этот вопрос волновал. Поэтому они массово присоединялись к русским войскам или самостоятельно атаковали шведские отряды. Соответственно, и никакой необходимости в репрессиях против местного населения со стороны царских войск не было.

Так что не восставшие казаки оборонялись против русских войск, а иноземные наемники. Согласитесь, это существенный нюанс. Устав уговаривать, Меньшиков берет Батурин приступом, после чего спешно отходит, увозя артиллерию и припасы, поскольку шведы где-то на подходе. Так что действия Меньшикова не были карательной экспедицией! В Батурине были огромные запасы вооружений, фуража и провианта, которые Мазепа намеревался передать Карлу ХII. Кроме того, там были семьдесят орудий. Чтобы понять, что означали эти запасы, нужно вспомнить, что в битве под Полтавой у шведов было всего 4 (четыре) орудия. Поэтому захват Батурина и его складов было и для Карла, и для Петра вопросом жизни и смерти.

Теперь рассмотрим вопрос о погибших при штурме. Все серьезные историки прошлого (Костомаров, Субтельный, Тарле и Соловьев) сходятся на цифре в шесть – семь тысяч убитых. Двадцать тысяч – это выдумка уже нашего времени. Вопрос в том, кто эти мертвецы: сердюки или мирные жители. Мы помним, что оборонялись четыре полка: Чечелов, Покатилов, Денисов и Максимов. Их точная численность не известна, но в сердюцком полку того времени могло быть до двух тысяч человек. Значит, в крепости могло быть до 8 000 сердюков, а погибло всего 6 000 человек. Соответственно, практически все погибшие – это именно воины, и ни о каких расправах над мирным населением говорить нельзя.

А все страшилки про трупы убиенных младенцев под ногами, посадки на кол и плоты с распятыми – это всего лишь сказки, не подтверждаемые никакими достоверно известными фактами и опровергаемые множеством достоверных свидетельств.

Страсти по Мазепе

Подробности

Категория: Донбасс- Русь и Украина

Опубликовано 15.09.2014 09:12

Страсти по Мазепе

Вот уже немалое время украинские националисты поднимают на щит Ивана Мазепу. На национальной валюте независимой Украины его портрет украшает десятигривневую банкноту. По официальной истории, которую вдалбливают в головы школьников и студентов, приказано считать Мазепу благородным героем, выступившим против угнетения казаков со стороны дикой Москвы. Однако, несмотря на все усилия, отмыть до бела гетмана, прославившегося в основном своими изменами, не удается. Против Петра Великого бунтовали не раз - и стрельцы, и казаки, и раскольники… Почему же именно Мазепа стал таким известным, удостоившись прозвища Иуда и церковной анафемы? Вероятно потому, что Мазепа был единственным, кто побежал за поддержкой к иноземным захватчикам. Невозможно представить царевну Софью, просящую помощи у польского короля, или стрельцов, объединяющихся с янычарами для похода на Москву.

Создатели мифа об украинском патриоте Мазепе в своих статьях как-то опускают молодость своего героя. А ведь именно в молодые годы формируется характер человека. Мазепа родился в шляхетской семье на Киевщине около 1640 года. Когда он подрос, отец устроил своего отпрыска «покоевым шляхтичем», то есть пажом, при дворе польского короля. И все время, пока Малороссия истекала кровью, пока казаки и крестьяне боролись против польских угнетателей, Мазепа верно служит полякам. Вероятно, он до конца жизни остался бы слугой короны, но себе на беду он попытался оклеветать перед королем своего сослуживца Яна Пасека. Тому удалось оправдаться, а интригану Мазепе пришлось покинуть милую его сердцу Польшу. Впрочем, он быстро нашел себе нового господина - гетмана Правобережной Малороссии Дорошенко, турецкого вассала и врага Польши. Так Мазепа из польского шляхтича превратился во врага Речи Посполитой. Это была его первая измена.

Видимо, наш герой пришелся по нраву гетману Дорошенко, так как тот назначил его ротмистром надворной хоругви, то есть своей личной гвардии, состоящей из наемников-сердюков. Стоит сказать пару слов о новом патроне Мазепы. Пожалуй, более кровавого правителя не было в нашей истории. К власти его привели в 1665 году войска крымского хана, разорившие Поднепровье. С ханом Дорошенко расплатился, признав власть турецкого султана и отдав в рабство десятки тысяч православных крестьян. Чтобы более понятной стала цена турецко-татарской помощи, заметим, что только за 1666 год татары угнали в Крым сорок тысяч человек. Насколько Дорошенко и его хозяев ненавидели, говорит такой факт: когда он с татарской армией и своими наемниками попытался захватить Подолье, против него объединились поляки и местное русское население. Бывшие непримиримые враги вместе дрались против Дорошенко. Власть гетмана на захваченной территории держалась исключительно на татарских саблях, не брезговал он и чеканкой фальшивых монет. В итоге его правления Правобережье практически обезлюдело, а это время вошло в историю под красноречивым именем «руина». И все это время Мазепа помогал Дорошенко превращать некогда цветущий край в пустыню. Неизвестно, участвовал ли он лично в карательных и грабительских походах, но быть в компании Дорошенко и не запачкать рук кровью соотечественников, было невозможно. В 1674 году Мазепа был послан послом в Крым. В подарок хану он вез несколько десятков пленных, захваченных на Левобережье, принадлежавшем московскому царю. Но запорожские казаки перехватили посольство, пленных освободили, а самого Мазепу под конвоем отправили к Ивану Самойловичу - гетману левобережной русской части Малороссии. Там Мазепа предал Дорошенко и перешел на службу к его врагу Самойловичу. Что заставило гетмана спасти Мазепу от вполне заслуженной казни и принять его под свое крыло, мы не знаем. Но для Самойловича это решение стало роковым. Воспользовавшись неудачей похода русских войск (с участием казаков, разумеется) князя Голицына на Крым, Мазепа обвинил своего спасителя в саботаже. В итоге Самойловича отправили в Сибирь, его сына казнили, а Мазепа был предложен казакам в качестве нового гетмана. Поскольку предложение подкреплялось царским авторитетом и царскими же стрельцами, готовыми подавить любое несогласие, Мазепа был избран.

Период мазепинского гетманства заслуживает отдельного разговора. Отметим лишь, что он стал одним из богатейших людей Европы. Не отставали от него и приближенные, грабившие собственный народ, закрепощавшие крестьян и бедных казаков, вводя панщину. Непокорных ждала расправа.

Так как Москва в управление Малороссией не вмешивалась, ограничившись размещением гарнизонов в крупных городах, Мазепа, по сути, был абсолютно полновластным правителем. Об уровне доверия к нему со стороны Петра говорит такой факт: все налоги, собираемые в Малороссии, оставались в распоряжении гетмана, а Мазепа стал одним из первых кавалеров ордена Андрея Первозванного. Казалось бы, живи да радуйся, но Иван Мазепа всегда стремился вести двойную игру. Выдавая себя за верного слугу царя, он одновременно начал тайную переписку с воюющим против России королем Швеции Карлом ХII. Разумеется, двигал им голый расчет. Шведская армия со времен Тридцатилетней войны считалась лучшей в Европе. Тем более, что Карл ХII подтвердил ее репутацию, разгромив в 1700 году русскую армию при Нарве, победив Данию и оккупировав Польшу. За восемь первых лет Северной войны шведы продемонстрировали целый ряд блестящих успехов, и в победу России, оставшейся без союзников, уже мало кто верил. Так что Мазепа активно искал возможность перебежать на сторону победителя. И сам себя перехитрил... Стремясь набить себе цену, он сильно преувеличил свою силу и значимость. Его расчет был прост: Карл, воюя на севере, громит Россию, захватывает Москву, а Мазепа, приняв протекторат Швеции, остается правителем нетронутой войной Малороссии. На беду гетмана-иуды, Карл XII поверил в его байки и направился в поход на Москву через Польшу и Украину, где он рассчитывал найти припасы и пополнить свою армию за счет людей Мазепы. Одновременно и царские войска двинулись навстречу шведам. Причем и Петр Великий, и Карл XII считали Мазепу своим верным подданным. Соответственно оба монарха и приказали гетману явиться на помощь. Мазепа сделал свой выбор и с двумя тысячами казаков-телохранителей прискакал в лагерь короля. Дальнейшее известно всем.

Современные украинские авторы очень не любят вопрос, почему в 1709 году народ не поддержал Мазепу. Современный разоблачитель исторических мифов Олесь Бузина дает такой вариант объяснения: «Жадный, коварный и эгоистичный гетман до смерти надоел украинцам. Он греб все только себе, ни с кем не делясь. Даже к Карлу XII сбежал с бочкой червонцев, похищенных из войсковой казны. Но жадность не принесла счастья Ивану Степановичу. Король попросил эти деньги «в долг». А так как бежать было больше некуда, то старому Мазепе пришлось поделиться сокровищами со шведами. Кстати, «кредит» Мазепы те не вернули до сих пор». Мы же отметим, что для крестьян Мазепа был кровопийцей и эксплуататором, а вольные казаки, низведенные гетманом до положения крепостных, не могли ему простить ни своих обид, ни крови своих братьев, щедро пролитой им за годы правления. В общем, он стал врагом всех - и сторонников Петра Великого и его противников.

А ведь в это же время был человек, которого простой люд считал своим заступником. Как и Мазепа, он с оружием в руках выступил против Московского царя, но не искал помощи у врагов Русского государства. Да и не было у него такой необходимости, ведь под его знамена по зову сердца вставали десятки тысяч человек. Звали его Кондратий Булавин, но сегодня его имя практически забыто. К слову сказать, совершенно незаслуженно. Булавинское восстание в 1707-1709 годах охватило огромную территорию от Днепра до Волги. За оружие взялись более тридцати тысяч человек, в том числе полторы тысячи запорожцев. Даже после гибели Булавина его сподвижники продолжали борьбу.

Мазепа, начавший службу покоевым шлятичем польского короля, и Булавин, всю жизнь проведший в войнах, – это два полюса общества. Богатый и изнеженный шляхтич, баловень судьбы и простой казак, выбившийся в люди лишь благодаря своим собственным усилиям. Один защищал свое богатство и власть, другой восстал за волю и права казачества, ущемляемые государством. Один торговал своими единоверцами, а второй в 1696 г., штурмуя Азов с войсками царя Петра, первым ворвался в турецкую крепость.

Почему же о Кондратии Булавине предпочитают умалчивать историки? В России его затмевают образы Разина и Пугачева, а украинским историкам приказано создавать образ Мазепы-защитника казаков, и конкуренты гетману-иуде не нужны. Но есть и еще одна причина: Булавин был донским казаком, поэтому и восстание, поднятое им, обычно называют Донским и в украинских учебниках истории не освещают. Мол, это история другой страны… Да только Булавин был атаманом соляных варниц Бахмута, современного города Артемовск в Донецкой области. А упоминание о русском Донбассе сейчас особо не приветствуется. Еще бы, ведь Украина, по мнению нацсвидомых, – это унитарное государство украинской нации, а донбассовцы – это просто русифицированные украинцы. И тут могут возникнуть неудобные для профессиональных украинцев вопросы...

Русское казачество

Подробности

Категория: Донбасс- Русь и Украина

Опубликовано 15.09.2014 09:12

Русское казачество

Переселения малороссов в Северо-Восточную Русь, которые начались в XIV веке, не прекращались и в XVI веке. Однако теперь в этом движении появился ряд новых черт. Если в XIV—XV веках переходили феодалы, присоединяя свои земли к Московскому княжеству или поступая на службу со своими людьми, и переселялись одиночки — беглые крестьяне и горожане, то в XVI веке наблюдаются уже массовые переселения в пределы Российского государства малороссов, в первую очередь, казаков.

Вместе с выходцами из великорусских земель казаки собирались в «диком поле» пограничья, предлагая правительству свои услуги в качестве служилых людей, заявляя о своей готовности нести пограничную службу, защищать рубежи Российского государства. Так, в 1589 г. на речку Северский Донец переселилось около 700 казаков. Здесь следует отметить, что приём казаков на пограничную службу впервые введён был в Российском государстве задолго до создания реестрового казачества польским правительством.

После Люблинской унии в 1569, когда Малороссия стала юридически подчинённой Польше, на южнорусских землях началась политика ополячивания русских. В 1596 г. на специально созванном польским королём Сигизмундом III церковном соборе в Бресте была официально объявлена церковная уния, вошедшая в историю под названием Брестской. Уния провозглашала подчинение православной церкви католической и признание папы римского главой униатов. Православная церковь объявлялась еретической. Против православного духовенства стали применять репрессии. Брестская уния должна была окончательно разорвать и церковные связи Западной Руси с Россией.

В борьбе с католицизмом и ополячиванием в это время в Малороссии возникла значительная полемическая литература, в издании которой большую роль сыграли братства: организации оппозиционно настроенных к Польше горожан. С особой остротой и горячностью обличал ренегатов афонский монах-публицист, уроженец Львова Иван Вишенский. В ряде своих произведений («Послание до епископов» и др.) Вишенский выступает за свободу «Руси», «Малой России», «народа русского», за «народу русского вольности».

О двух частях «народа росского» — «Великой России», которая «и до селе квитнет» (цветёт), и о «Малой России», составляющих единое целое, говорится, например, в произведении Архимандрита Киево-Печерской Лавры Захарии Копистенского «Палинодия или Книга Обороны святой апостолской Всходней церкви» (1619—1622 гг.). В ней архимандрит с гордостью рассказывает об успехах Российского государства как о «сильном муре (стене) медяном», о Москве, где «суть люде мудрий».

Но не только словом боролись малороссы с дерусификацией своей земли. В конце 1591 г. в Малорссии началось движение под руководством старшего реестровых казаков Криштофа Косинского. С запорожскими казаками, а также с крестьянами и мещанами Косинский напал на город Белая Церковь и разгромил владения волынского воеводы князя Януша Острожского и его помощника, князя Дмитрия Курцевича-Булыги.

Некоторое время спустя Косинский установил связи с русским правительством царя Фёдора Ивановича. Криштоф Косинский и восставшие просили царя принять их в подданство. За это Косинский безоговорочно передавал России территорию, которую восставшие очистили к тому времени от поляков. Поскольку переход освобождённых земель в состав России был крайне выгоден Москве, русское правительство быстро ответило согласием на обращение казацкого вождя.

Отвечая Косинскому и запорожцам, Царь Федор впервые назвал себя государем, в том числе, и южнорусских земель. Российское государство признавало Запорожье и всё Поднепровье своим владением, а запорожцев принимало к себе на службу и назначало им жалованье. Князь Александр Вишневецкий, сообщая об этом польскому канцлеру Замойскому, в своём письме 13 мая 1593 г. писал: «На этом он (Косинский.— прим А. И.) принёс присягу и великому князю московскому со всем своим войском и передал уже всё пограничье больше чем на 100 миль на тех границах. В своей грамоте к ним великий князь уже именовал себя царём запорожским, черкасским и низовским и послал на Запорожье сукно и деньги».

В мае 1593 г. Косинский в сражении под Черкассами был убит, а восставшие вскоре потерпели поражение от польских войск. Однако смерть Криштофа не остановила национальной борьбы за единство Руси. В июне 1594 года казачий атаман Северин Наливайко призвал запорожцев выступить против польского владычества в Малороссии. Восстание Наливайко охватило и Киевское Полесье, Волынь, а затем и Белоруссию. Польское правительство бросило крупные силы на подавление национального движения. Во главе карательной армии был поставлен польский полководец Станислав Жолкевский.

Во время восстания среди боровшихся наметилось два течения: одни предлагали сразу переселиться в пределы Российского государства и просить защиты у русского царя; другие же, во главе с Наливайко, настаивали на продолжении борьбы. Но при этом нужно понимать, что Северин, как и все повстанцы, стремился к объединению Руси. В этом убедились русские дипломаты, возвращавшиеся в 1596 г. в Москву из Австрии. Они доносили царю: «А хочет (Наливайко. — прим. автора) итти на твоё государево имя со всеми прежними своими Черкассы...». Гонец австрийского императора Ян Прочинский, проезжавший во время восстания через территорию Малороссии, тоже подтверждает, что среди восставших были распространены подобные настроения.

Под давлением поляков повстанцы вынуждены были отступить на Левобережье Днепра. Это направление было выбрано не случайно. Восставшие переносили борьбу ближе к русским границам, надеясь на предоставление убежища в случае поражения.

Но большинству из восставших дойти до России было не суждено. Они были окружены польскими войсками на Левобережье Днепра, под городом Лубны на реке Солонице. Осаждённые повстанцы (особенно крестьяне с семьями и бедняки-казаки) оказались в очень тяжёлых условиях. Вспыхнула вражда и недоверие между отдельными группами восставших. Через некоторое время по требованию Жолкевского зажиточными казаками были выданы руководители восстания, в том числе и Наливайко.

Но эта неудача не сломила волю малороссов к свободе и русскому единству. Впереди поляков ждали, действительно, крупные неприятно-сти...

Тяжелейшая Смута, охватившая в начале XVII века Русское государство, замедлило воссоединительные процессы в Малороссии, но не остановила их. И как только российское государство стала потихоньку выходить из политического кризиса, тут же снова начались попытки национального воссоединения. Причем инициаторами здесь выступала малороссийская элита.

Это стремление проявляли весьма неожиданные персонажи. Такие, например, как гетман Войска Запорожского Пётр Конашевич Сагайдачный, который по приказу польского короля в 1618 году совершил поход на Москву. Правда, там казаки отличились не военными подвигами, а массовыми грабежами и резней. Например, его воины полностью вырезали православных монахов Молчанского монастыря в Путивле и Свято-Николаевского монастыря в Рыльске, пустили под нож население города Ельца и множества деревень в Калужском уезде.

Однако обещания, данные поляками Сагайдачному накануне похода, не были выполнены. Мало того, после перемирия с Россией поляки, освободив свои силы, сосредоточили значительную их часть в Малороссии, чтобы усилить контроль над оккупированными территориями.

Сагайдачный очутился перед нелегким выбором: либо решаться на войну с поляками, либо соглашаться на мирное сосуществование. Гетман выбрал второе, заключив с поляками в 1619 году Роставицкое соглашение, по которому из казачьих реестров должны были быть удалены все казаки, записанные в них за последние пять лет. Число реестровых казаков предоставлялось определить королю, а все остальные казаки должны были вернуться к польским помещикам. Это вызвало массовое недовольство среди населения. Видимо, это, а также чувство вины за содеянные во время российского похода преступления (известна просьба Сагайдачного к иерусалимскому патриарху Феофану об отпущении грехов за пролитие в России крови христианской) заставило Конашевича обратиться к русскому царю.

В феврале 1620 года казацкие послы Пётр Одицец «с товарищи» прибыли в Москву. Здесь их торжественно приняли думные дьяки в Посольской палате. На этом приёме послы сообщили, что «прислали их всё Запорожское Войско... бити челом государю». Весьма показательны конкретное содержание и обоснование просьбы, с которой обратились казацкие посланцы к русскому правительству: они заявили о готовности Войска Запорожского служить России. При этом они ссылались на свою службу Российскому государству при прежних царях, когда выполняли поручения русского правительства – в частности, связанные с борьбой против общих внешних врагов и, в особенности, против крымских ханов. «Оне,— заявили послы,— все хотят ему, великому государю, служить головами своими по-прежнему, как оне служили прежним великим российским государем, и в их государских повелениях были, и на недругов их ходили, и крымские улусы громили...»

Посланцы далее сообщили о результатах сухопутного похода казаков в 1620 г. на Перекоп. Сообщение послов весьма напоминает доклад о выполнении определённого поручения. Поход был совершён из Запорожья, участвовало в нём 5 тыс. человек. Встреча с врагом произошла «по сю сторону Перекопи, под самою стеною». Татар было 8 тыс. человек. «И божиею де милостию и государевым счастьем татар они многих побили»; было освобождено много русских невольников, кроме того, казаки взяли пленных. «И с тою службою и с языки присланы оне к государю»,— заявляли посланцы. Пленные (языки) были сразу переданы русскому правительству, ибо они могли сообщить много ценного о планах и силах крымских татар.

Поход казаков в 1620 г. на Перекоп следует понимать как предприятие, организованное с ведома русского правительства, в соответствии с его планами, по его заданию. Сообщение гетманских послов об этом походе имело целью и в дальнейшем закрепить военные связи с русским правительством. Пётр Одинец так и заявлял: «А они всеми головами своими хотят служить его царскому величеству и его царские милости к себе ныне и вперёд искать хотят».

Представители русского правительства отнеслись тогда со всей серьёзностью к этому заявлению. В своём ответе русское правительство подтверждало готовность держать в «милостивом жалованье» всё казацкое войско, напоминая о том, что так было и в XVI веке, ещё со времён царя Ивана Грозного, когда тому служил со своими казаками Дмитрий (Байда) Вишневецкий, легендарный основатель Запорожской Сечи.

Хотя миссия Сагайдачного в Москве и не принесла немедленных результатов, она, когда о ней стало известно, обеспокоила поляков как сигнал доброй воли между казаками и Россией. Тогда же киевское православное духовенство воспользовалось визитом патриарха Иерусалимского Феофана (на обратном пути из Москвы на Ближний Восток) для восстановления западнорусской православной иерархии, уничтоженной после Брестской церковной унии.

На основании этих событий в Малороссии началась серьезная подготовка к переходу в русское подданство. Как доносили путивльские воеводы в Москву, казаки хотели восстать против Польши и перейти в русское подданство, освободить Киев и всё Поднепровье, «хотят бить челом тебе, государю, чтобы им быть и с теми городы и служить тебе»! Эти намерения вполне разделяло и остальное население края, прежде всего киевляне, которые были «в одном совете...» с казаками.

Но поляки со своей стороны тоже подсуетились. Сагайдачный вместе с поляками принял участие в Хотинской битве против турецко-татарских сил и в битве был ранен в руку татарской стрелой. За отвагу польский король вручил гетману наградной меч. На обратном пути из польской столицы у Сагайдачного обнаружились симптомы отравления, через несколько месяцев он умер. Поляки намекали, что в этом виновата отравленная татарская стрела, хотя в утонченном Кракове мастеров-отравителей было побольше, чем в полудиком Бахчисарае...

Вскоре в Москву за помощью обратился представитель той части южнорусского православного духовенства, которая была близка к народным массам, разделяла её юнионистские устремления. Таким было посольство лубенского архиепископа Исайи Копинского. В 1622 г. к русскому воеводе в пограничный Путивль прибыли два монаха, посланные с тайным поручением от Копинского. Архиепископ сообщал путивльським воеводам о тяжёлом положении малороссийского народа и, в частности, православного духовенства. «Крестьянам от поляков утесненья; поляки де,— заявили посланные,— крестьянскую веру хотят теснить вскоре, и нам де от их гонения главы приклонить негде».

Копинский также обращался к царю и его отцу патриарху Филарету с просьбой разрешить переселиться в Россию: «...позволят ли де,— спрашивали посланцы Копинского,— отцу нашему архиепископу Исайю со всею братьею от гоненья веры крестьянской к себе быть. А братьи де нас полтараста человек». Копинский, до конца жизни оставшийся верным России, так же поставил вопрос о принятии его в подданство России всей ветви малороссийского народа. «Да и все де, государь,— заявили посланцы Копинского,— православные крестьяне и запорозские козаки, как им от поляков утесненья будет, многия хотят ехать к тебе, государю царю и великому князю Михаилу Фёдоровичю всеа Русии».

Писал прошения в Москву не только лубенский архиепископ но и Киевский митрополит Иов Борецкий. В своём обращении к русскому монарху в августе 1624 года митрополит жаловался на религиозные притеснения, которым подвергался малороссийский люд, и просил царя освободить народ от этого гнёта и оказать помощь «росийскаго ти племени единоутробным людем». Борецкий при этом подчёркивал свою связь с казачеством, указывая на то, что он находится «под криле... воинства черкаских молодцов».

Вскоре «молодцы» в очередной раз показали полякам свою силу. В 1625 г. в Поднепровье вспыхнуло народное восстание. По призыву Борецкого казаки освободили Киев, где расправились с униатами. Одновременно Сечь обратилась в Москву, направив туда посольство во главе с Иваном Гирей и войсковым писарем. К лету движение охватило всё Поднепровье.

В ответ польское правительство мобилизовало значительные вооружённые силы, которые во главе с магнатом Станиславом Конецпольским многие города и сёла «разорили, и попленили, и выжгли». Магнат установил реестр в 6 тыс. казаков, в то время как только на Поднепровье показаченных насчитывалось не менее 40 тыс. человек. Конецпольский требовал, чтобы непопавшие в реестр казаки были высланы из Запорожья к прежним владельцам. Но показаченные не хотели возвращаться в крепостную неволю. Среди этой массы показаченного крестьянства наметилось решение — уйти на Дон. Об этом рассказал в январе 1626 года в Москве посланный митрополитом Борецким священник Филипп.

В 1627 г., когда польское правительство попыталось привлечь казаков к участию в войне против шведов, казаки отказались. Они напомнили королю о притеснениях, чинимых казацким жёнам и детям, о невыплате им жалованья, о том, что «ляхов на них насылают, и веру их нарушают и они вперёд служить ему не хотят». После такого решительного отказа казаки заявили, что если притеснения не прекратятся «как де их не мера будет», то они перейдут на службу в Россию: «...и они де и пойдут служить государю, царю и великому князю Михаилу Фёдоровичу всеа Русии».

Русское правительство внимательно следило за тем, что делалось в Малороссии, поддерживая с ней постоянную связь. В 1630 г., когда всё Левобережье снова было охвачено восстанием под руководством Тараса Фёдоровича (Трясило), из Путивля к митрополиту Иову Борецкому в Киев был послан воеводами дворянин Григорий Гладкой. С ним также отправился и сын митрополита Андрей Борецкий, живший в Москве, и через которого митрополит обычно поддерживал связи с Россией.

Вернувшись в Путивль, Андрей Борецкий сообщил воеводам о борьбе, которую вёл малороссийский народ против поляков, о готовности и далее продолжать эту борьбу. Однако если борьба эта закончится поражением, уведомлял Борецкий русское правительство, то малороссы желают перейти в подданство России. «Будет де,— говорил при этом Борецкий-младший,— опять на них придут польские люди войною, а их де мочи не будет против поляков стоять, и оне де хотят бить челом тебе, государю,... чтобы ты, государь, пожало вал их велел им быть в своём государеве повеленье».

Восстание продолжалось и в следующем году. Тогда же путивльский воевода доносил со слов малоросса-переселенца, спасшегося в России от буйства польских панов после подавления восстания, что «многие де руские веры казаки и белорусцы меж себя переговаривают и молят бога, чтоб; де за крестьянским государем быть...».

Не отставали от мещан и крестьян казаки. Реестровые казаки на Корсуньской раде (1632 год) решили подняться на врагов, а если не хватит сил, перейти в состав России. Исайя Копинский, избранный после смерти Иова Борецкого при поддержке казаков митрополитом Киевским, принимал деятельное участие в этой раде, обещая ходатайствовать о воссоединении Малороссии с Россией перед царём и патриархом. В этом же году между Сечью и Доном было заключено соглашение об оказании взаимной помощи.

В 1635 г. в Малороссии снова вспыхнуло восстание. Казаки взяли и разгромили крепость Кодак. Но это восстание польскому правительству скоро удалось подавить, так как значительные силы запорожских казаков были отвлечены совместным с донцами «азовским сидением».

Череда антипольских восстаний не прекращалась. Новое восстание, базой которого опять было Левобережье, произошло в 1637 г. Во главе восстания стояли Павлюк (Павло Бут), Скидан, Гуня.

Как писал один шляхтич-современник, «повстанцы имеют намерение привлечь к себе донских казаков... признать власть царя Московского». После некоторых успехов восставшие потерпели поражение под Кумейками; вожди восстания, Павлюк, Томиленко и другие, были казнены. Польское правительство усилило репрессии, ввело новые ограничения прав казаков.

После поражения многие участники восстания с семьями нашли убежище в России. 2 тысячи человек ушли на Дон, многие — в Белгород, Путивль, Севок, Курск и другие города. Здесь им была оказана денежная и продовольственная помощь, их наделили землёй, многих приняли на службу. К весне движение снова разгорелось, охватив Поднепровье, главным образом Левобережье, весь пограничный с Российским государством край.

В апреле 1638 г. у городка Голтвы крестьянско-казацкие силы под руководством запорожского гетмана Якова Острянина (Остряницы) разгромили польские войска во главе со Станиславом Потоцким. После этого восстание развернулось с особой силой. Однако уже в мае польская армия под Лубнами нанесла поражение Острянице. У группы участников восстания наметился план — в случае поражения оставить Украину и уйти в Россию. Это намерение разделял полностью и Остряница. Остатки повстанческих отрядов, а также многие жители городов и сёл переселились в Россию. В Белгород явилось более 4 тысяч человек, в Путивль — около 300 казаков с жёнами и детьми, а также около 2 тысяч мещан и крестьян с семьями и имуществом. Спасаясь от преследований со стороны шляхты и католического духовенства, в Путивль прибыли монахи и крестьяне ближайших монастырей. Поток беженцев и переселенцев не прекращался. Несмотря на требование польской администрации, русское правительство отказалось выдать их Польше.

Острянин с частью повстанцев сумел переправиться через Сулу на её левый берег, и ушёл на восток, к русской границе в Слобожанщину.

До нас дошёл специальный правительственный акт — дарский указ. Из этого указа царя Михаила Фёдоровича мы узнаём о том, что в 1638 г. «приехали в Белгород... на государево имя на вечную службу Запороского Войска гетман Яцко Остренин с сыном, да з гетманом же приехали... Запоросково Войска сотники и пятидесятники, и десятники, и рядовые черкасы».

Есть и некоторые цифровые данные, говорящие о том, что в данном случае был действительно массовый переход малороссийского населения в пределы России. В числе переселенцев на этот раз одних только старшин разных рангов было 102 человека, рядовых казаков — 887, с ними были и 2 священника; нужно, конечно, иметь ввиду, что переселялись они с семьями; таким образом, общая численность этой группы переселенцев составляла, очевидно, не менее 5 тысяч человек.

Переселенцы мыслили себе этот переход как переселение навечно и просили правительство принять их в подданство, отвести им определённую территорию на Слобожанщине. «И государь бы их пожаловал, - писал царю Острянин,— велел им быть в своей государеву державе, в Московском государстве, и пожаловал бы государь велел их устроить на вечное житье на поле на Муравском шляху на Северском Донце на Чюгуеве городище». Русское правительство охотно удовлетворило эту просьбу.

Вскоре все переселенцы были переведены из Белгорода в Чугуев. Белгородскому воеводе было поручено руководить сложным делом поселения такой массы малороссов. Необходимо было оказать им помощь на новом месте жительства, а также создать условия, обеспечивающие переселенцам безопасность от внешних врагов. Поселенцы получили в Чугуеве землю под дворы и огороды.

В тот момент Польша пытается в последний раз навести порядок на своей мятежной окраине. Польский сейм в начале 1638 г. утвердил так называемую «Ординацию Войска Запорожского реестрового». Казацкий реестр был установлен в 6 тыс. человек. Казаков лишали права избирать своих старшин и иметь свой суд. Старшего комиссара, а также полковников и есаулов войска отныне назначал сейм из числа шляхты. Подобные меры должны были обеспечить польским панам контроль над Малороссией. Наступившее после этого десятилетие польские историки считали годами «золотого покоя». Однако в действительности никакого покоя не было, борьба русского народа за воссоединение не прекращалась. Продолжался массовый уход малороссов в Россию. Уходили крестьяне, казаки, горожане и духовенство. По некоторым подсчетам, в 1638-1640 гг. из Малороссии в Россию переселилось не менее 20 тысяч человек. Никогда еще до этого не было столь сильного потока переселенцев из Малороссии. Никакая другая страна, будь то Крым, Швеция или Австрия не могла привлекать малороссов так, как привлекала их Россия, страна, в которой они видели возрожденную Русь древних времен, ту Родину, ожиданием которой многие столетия жили их предки.

Весной 1647 года в результате типичной для Речи Посполитой шляхетской междоусобицы один пан разорил имение другого шляхтича, похитил его женщину, чуть не убил сына и сжёг пасеку. Обидчика звали Данило Чаплинский, а обиженного Зиновий (Богдан) Хмельницкий. Начинался закат Польши и рассвет будущей Российской Империи, государства триединого русского народа.